Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь

Противиться этому не было сил.

Все это в прошлом. Дала себе слово в тот день, когда вернулась из роддома с малышом на руках. Больше ее никто не столкнет на обочину.

И вот — все по новой. Опять поезда несутся мимо, а ей только щебень летит в физиономию.

Надо что-то делать!

Да, выбыла она из игры, что правда, то правда.

Но думать об этом ей нестерпимо.

Она опустила голову, уставилась в одну точку, заговорила про себя, обращаясь к оконному проему. «Надо что-то придумать, надо сообразить, как из этого выкрутиться… А то я завяну, превращусь в старуху, мне только и останется, что каждый день готовить ужин, слушать и молчать в тряпочку, — в мои-то годы! Сорок три! Что мне, нечем больше заняться? Есть чем…

Потом будет поздно, стану слишком стара, даже чтобы ноги раздвигать».

К глазам подступили слезы. Ей захотелось снова улечься в постель и больше не вставать. Но она вытерла глаза, отгоняя нахлынувшие мрачные мысли.

«Ты всегда выплывала, хорошая моя, ты всегда выкарабкивалась! Не гнись, петушись, ворочай мозгами. Нечего ныть! Они оба тебя любят. Ты им как свет в окошке. Просто они сами ничего не могут с собой поделать — тестостерон.

Борись, борись… Нащупай новый путь. Нельзя на север — а ты с юга».

Тут ее осенило. Она лучезарно улыбнулась в занавеску. Надо позвонить Жозефине! Жозефина всегда присоветует что-нибудь дельное.

Она расскажет, как у нее все идет наперекосяк, и Жозефина выслушает.

И вместе они что-нибудь надумают.

Она выпрямилась, вспомнила, что у нее, наверное, от слез нос покраснел. Ей не хотелось, чтобы ее жалели. Она встала, шмыгнула в ванную припудриться и крикнула на ходу, хлопнув в ладоши: «Ужинать, мелюзга!»

Серюрье требовал новую книгу.

Названивал. Жозефина видела на дисплее его номер и не отвечала. Слушала автоответчик: «Отлично, замечательно… Вы, конечно, вся в работе. Пишите, Жозефина, пишите… А я почитаю…»

И у нее сжималось сердце.

Писать. Писать.

Страх мучил ее, как боль, повсюду. Стоял комом в желудке, стоило подойти к компьютеру, туманил голову, когда она пыталась выстроить сюжет, руки становились ватными и безжизненно лежали на клавиатуре.

Когда она писала «Такую смиренную королеву», все складывалось само собой. «Я не занималась писательством, мне просто надо было помочь Ирис. Она командовала, я подчинялась. Я всегда ее слушалась… Это было так естественно.

И к тому же что может быть проще? Ту эпоху я столько изучала, знала наизусть. Флорина, Вильгельм, Изабо, Этьен Черный, Тибальд-трубадур, Бодуэн, Гибер Благочестивый, Танкред де Готвиль — все это мои старые знакомцы. Им следовало лишь нарастить немножко мяса на костях, чтобы оживить университетскую премудрость. Я все про них знала: какое убранство у них в замках, какие там стоят сундуки, какие они носят платья и украшения, как разговаривают, охотятся, дерутся, обращаются к суверену или даме сердца, чем пахнет на кухне и какие блюда там готовят, чего они боятся, что им угрожает, о чем они мечтают, чем прославлены».

Вернуться, что ли, назад, в двенадцатый век?..

Она вошла в редколлегию совместного академического издания о роли женщин в истории Крестовых походов. Может, написать роман об одной из таких женщин-воительниц? Это были выдающиеся женщины — ничего не боялись.

Она вертела эту мысль так и эдак и отбрасывала. Не хочется замыкаться в своей специальности. Наоборот! Коллеги смотрят на нее свысока, называют ее роман дамской книжонкой, — так она им покажет! Как про нее говорили, когда вышла ее книга?.. «Цифры продаж? Банальщина! Еще бы не раскупалась, это же завязано на самые вульгарные инстинкты! Базарная болтовня! Нашла жилу — и давай копать, одно и то же, одно и то же. Бездарность!» Как это было унизительно! Обида до сих пор не утихла. И она бормотала сквозь зубы: «Я им покажу, они еще увидят, что я могу писать и о другом…»

Надо придумать сюжет. Придумать…

И она содрогалась от ужаса.

По вечерам она разговаривала со звездами, просила отца помочь ей. Искала звездочку у хвоста Большой Медведицы и звала: «Папа, папа!.. Деньги тают с каждым днем, мне срочно нужно приниматься за работу. Подкинь мне идею, пусть она сама проскользнет мне в голову, и я начну писать. Я же не боюсь труда. Мне нравилось писать ту первую книгу, мне нравились эти долгие часы забот, тревоги, поисков, радости, которую дарит работа над рукописью… Ну пожалуйста, подбрось мне идею! Какой из меня писатель? Я просто дебютантка, ну один раз повезло. Но сейчас мне самой не справиться…»

Но звезды безмолвствовали.

Она шла спать, с окоченевшими руками и ногами ложилась в постель, засыпала, мечтая, что завтра же утром в голове ее будет ждать посылка с небес.

Снова принималась за книгу, которую редактировала для университетского издательства. Нужно было все вычитать, привести в порядок, написать предисловие. «Начну с этого, — уговаривала она себя, — и, может, страх пройдет, а тогда с общей книги можно перейти к собственной».

Каждый божий день она усаживалась за письменный стол.

И каждый день находила массу отговорок, чтобы не писать. Надо сделать уборку, оплатить счета, заполнить бумаги по страховке, вызвать слесаря, электрика, погулять с собакой, вычесать ее, побегать вокруг пруда, вычитать главу, которую написал кто-то из коллег, закупить еду, постричь ногти на ногах, опробовать новый рецепт, проверить у Зоэ домашнее задание… Спать она ложилась недовольной, казалась себе в зеркале толстой и страшной и торжественно обещала: «Завтра, завтра же возьмусь за дело!.. Завтра напишу предисловие и примусь за книгу. Хватит канителиться. Завтра…»

А завтра светило солнце. Дю Геклен тянул ее к дверям. И они шли на прогулку. Она бежала вокруг пруда и все ждала, что идея так и прыснет из-под ног. Убыстряла темп, чтобы и мысли бежали быстрее. Останавливалась, запыхавшись: кололо в боку, сгибалась в три погибели. Возвращалась несолоно хлебавши. «Вот и день покатился под откос, скоро вернется Зоэ, расскажет, что было в школе, что пишет Гаэтан, спросит: «Как ты считаешь, получится что-нибудь у мсье Сандоза с Ифигенией? Пускай она согласится… Ой, мам, знаешь, я тут опять встретила парочку голубых, они опять ругались. Все время собачатся!..» Но ведь надо же ее выслушать, это важно. Значит, какая работа, не успею. Значит, завтра. Точно, завтра!»

Завтра…

Она снова бралась за книгу о женщинах, которые участвовали в Крестовых походах. Истории изумительных женщин — в юридических документах, рассказах летописцев, например у Жана де Жуанвиля, или миниатюрах… От нее требовалось написать десять печатных листов об этих женщинах — объяснить, кто они такие, найти им общий знаменатель.

В двенадцатом и тринадцатом столетиях Крестовые походы были организованы как турпоездки: все заранее распланировано, все маршруты, все стоянки. Крестоносцы стремились прикоснуться к корням, ступить на землю предков, принять крест, как Христос, увидеть своими глазами пустую гробницу. Если верить Откровению Иоанна Богослова, тем, кто совершит паломничество, Господь дарует утешение в скорбях. И они превозмогали страх и отправлялись навстречу неведомому.