Чертополох и терн. Возрождение веры - Максим Кантор

5

Зрителю предъявлен канонический триптих «Страшного суда», по сторонам Рай и Ад, в центре земная жизнь, изображен даже Господь на облаке, взирающий на происходящее. Господь растерян, в его нежном облике заметно удивление.

Что поражает в методе Босха, наряду с контрастом канонической сакральной формы триптиха и инфернальным пророчеством, – это контраст нежного, почти акварельного письма и совершенно несентиментального, жестокого смысла сказанного. К слову, когда Лукас Кранах скопировал босховский «Страшный суд» (копия Кранаха находится в берлинской Гемельде гелери), саксонский живописец переписал композицию Босха яркими плакатными цветами без прозрачных лессировок и валёр – тем самым убрав амбивалентность босховского высказывания, его особенную трепетную безжалостность. Еще Карель ван Мандер в своей «Книге о художниках» отметил то, что мы видим сегодня, если всматриваемся придирчиво: Босх писал тонким слоем краски в один слой; сегодня мы называем такой метод акварельным письмом, прозрачным, лессировочным. Эта прозрачность – сокровенность – интимность переживания соответствует идеалам христианства и простым словам проповеди. Самим письмом Босх утверждает милосердие христианства, но трактовкой образов показывает, что милость породила праздность и не пошла впрок.

Кто бы мог заказать такой триптих? Не церковь, очевидно. Это осталось неизвестным, как и в отношении «Сада земных наслаждений». Есть, однако, гипотеза о том, что «Сад земных наслаждений» мог заказать Энгельберт II Нассауский, причем одновременно он заказал иллюминированный манускрипт рыцарского «Романа о Розе». Это предположение подкрепляется сравнением миниатюр из манускрипта с фрагментами Эдема. Существуют сопоставления – и убедительные – рисунков к «Роману о Розе» и композиций «Сада земных наслаждений». Более того, атмосфера сновидения («Роман о Розе» есть изложение сна рассказчика) в какой-то мере соответствует стилистике Босха. Исследователь Босха приводит любопытное сравнение хороводов из миниатюр к «Роману о Розе» и своеобразной карусели всадников вокруг фонтана в «Саду удовольствий». И, если углубиться в сравнения с рыцарскими романами, мы увидим, что всадники на единорогах и грифонах, скачущие на заднем плане Эдемского сада, все эти причудливые кавалькады практически воспроизводят сцены рыцарских турниров с миниатюр и барельефов. Не эту ли кавалькаду наблюдал Босх во время визита Хуаны Безумной? Сопоставление тем интереснее, что родственность с «Романом о Розе» и вообще с рыцарским романом открывает ипостась творчества Босха, закрытую от наших суждений первым и вторым слоями толкований – социальным, фиксирующим распад общества, и критическим в отношении церкви.

Однако если учесть то, что Босх в своей риторике включен в образный строй рыцарских романов, если принять, что Босх изображает чудищ не в переносном, но в буквальном смысле, как совершенную реальность, как это свойственно видеть включенному в процесс приключения рыцарю, то мы найдем в картинах не критику христианства еретическим клириком, но хронику путешествия христианского рыцаря. Надо лишь согласиться с тем, что, сообразно топонимике рыцарских романов, художник изображает заколдованный мир, который требуется расколдовать. Босх, как и сочинитель рыцарского романа, сугубый реалист; просто реальность явилась ему вот такой особенной. Перед ним зачарованный лес с монстрами – и про них художник рассказал подробно. То, чем занимается рыцарь в волшебном лесу, – это снятие заклятий; картины Босха – своеобразное рыцарское служение.

И если прочесть картины Босха как описание волшебного леса, куда въезжает Парцифаль в поисках Грааля, то обилие чудовищ, беспомощность Церкви, колдовство, лицемерие обряда, собор в виде стога сена, священник в виде свиньи – все объяснимо, все становится на свои места. Это колдовской лес из рыцарских романов. Вспомните рисунки Босха – заколдованные деревья, прячущие в своих дуплах таинственных сов; деревья, сплетающиеся в подобия хижин, прячущих колдунов; как это похоже на описания Вольфрама фон Эшенбаха или Кретьена де Труа! Титурель, Парцифаль или Окассен и ехали вот по такому лесу.

Босх – последний представитель бургундской куртуазной рыцарской эстетики; Босх – тот, кто описал закат золотого бургундского века, Босх, описывая закат рыцарской эпохи, просто обязан был стать последним странствующим рыцарем.

И в качестве такового он отправился в зачарованный лес – сразиться с колдунами, встретить драконов, попытать счастья в единоборстве с невиданным злом. Посмотрите, сколько на картинах погибших рыцарей, пронзенных копьями, не дошедших до цели! Вспомните, как въезжает герой романов в чащу; его предупреждают о том, сколько предшественников, таких же вот рыцарей, погибли в колдовском лесу; ему рассказывают, сколько чудищ напялили на себя рыцарские доспехи, снятые с убитых воинов. И разумно бы остановиться.

Рыцарь углубляется в лес; те, кто попадается ему на пути, имеют иную природу, нежели люди, нечеловеческую природу – однако это твари, это тоже творения Господа, пусть и уродливые.

Требуется усилие, чтобы их расколдовать.

В триптихе «Воз сена», в левой его части (то есть в райской, правой по отношению к Господу) изображено падение ангелов, превращение ангелов в летающих химер. Низвергнутые с небес, ангелы в полете превращаются в бесов, но одна из фаз превращения – а Босх фиксирует все стадии метаморфозы – это причудливые птицы. Падение мятежных ангелов – тема, разработанная до Босха и параллельно с ним в миниатюрах братьев Лимбург (из Часослова герцога Беррийского, Шантильи, Музей Конде) или миниатюрах Жана Тавернье – предшествует образу, созданному Босхом. Однако именно Босх описал нам дальнейшие метаморфозы падших ангелов – их превращение в птиц. Этих птиц (а теперь-то мы знаем, что перед нами падшие ангелы) Босх размещает повсюду.

Требуется согласиться с тем, что образный строй Босха един для всех его картин – как всякий крупный художник, Босх создает единую мифологию, пользуясь ей в каждой работе. Следует рассматривать все вещи мастера вместе, взаимосвязано. И вот мы видим, что «Сад земных наслаждений» буквально оккупирован такими изысканными райскими птицами, они завлекают, они командуют, но они же и держат людей в плену. В мифологии Босха эти птицы важны, и мы знаем, откуда они происходят: это, конечно, райские птицы по своему генезису – но это уже не райские создания, это падшие ангелы. Они то явлены нам как собственно птицы, то сохраняют облик летающих монстров.

В Аду (правой части триптиха «Сад земных наслаждений») Люцифер, сидящий на краю замерзшего озера и пожирающий человека (в скобках отметим эту прямую цитату из Данте), тоже имеет облик птицы.

В отношении чудищ Босха уместно сравнение с химерами и горгульями готического собора, которые изгнаны из помещения собора вовне, стали водостоками; однажды эти чудища устремятся внутрь, заполняя помещение храма.