Две повести о Манюне - Наринэ Абгарян

– Да нет, скоро выхожу.

Мы прошли в большую комнату и уселись на диван. Взяли из хрустальной вазочки по горсти сушеного кизила, стали есть, отчаянно гримасничая – кизил оказался таким зубодробительно кислым, что есть его, сохраняя каменное выражение лица, не представлялось возможным. Про такой кизил в нашем городке говорят: «Засунь в задницу ослу – рванет с места со скоростью сто километров в час». Правда, такое говорят не только о кислом кизиле, но и об остром перце. Как раз на днях Ба купила на базаре килограмм нормального на вид болгарского перца, а он через один оказался невероятно острым. «Засунь ослу в задницу, и он рванет с места со скоростью сто километров в час», – ругалась Ба. Мы слушали ее и нервно представляли, как может рвануть с места несчастный осел, если у него в попе такой острый перец.

Через несколько минут притащилась бледная Маринка и пожаловалась, что с утра не вылезает из туалета.

– Мама пригрозила по телефону, что вернется с работы и сделает мне клизму.

– А что ты ела?

– Да вроде ничего такого. Если только вот этого кизила вчера переела.

Мы испугались и высыпали кизил обратно в вазочку.

– Ну конечно, если столько кислого есть! – постучала по лбу Каринка. – Так не только понос может приключиться, но и заворот кишок.

– А что такое заворот кишок?

– Я думаю, это когда кишки заворачиваются бубликом, и живот сильно болит.

– Надо тогда поменьше щавеля и алычи есть, – решили мы.

И тут Маринка вспомнила, чего хотела нам рассказать.

– Вы представляете, девочки, к Инге с первого этажа приехала тетя. Показаться врачу по нервам. Мне вчера вечером Инга рассказывала. Знаете, как она разговаривает?

– Кто, Инга?

– Нет, тетя.

– Как?

– Вот так: «Инга, передай мне хр…»

– Чего хр…? – заволновались мы.

– Хр… – это заснула, понимаете? Храпит. Она, допустим, сидит за столом и говорит: «Инга, передай мне хр…», – а Инга терпеливо ждет, пока тетя проснется и наконец скажет, чего ей надо.

– Да ладно! – выпучились мы.

– Клянусь! – Маринка показала растопыренные руки и высунула язык. – Видите? Я язык не прикусила, и пальцы не скрестила, и ноги у меня стоят ровно, и даже пальцы на ногах вразброс! Ничего не скрестила!

– А Инга?

– И Инга ничего не скрестила, я специально проверяла.

– Чтожеделать, чтожеделать! – заволновались мы. Нестерпимо захотелось хоть краем глаза взглянуть на Ингину тетю.

– Я сегодня поправлюсь, а с утра мы придумаем, как сходить и посмотреть на нее, ладно?

– Ладно.

Мы посидели еще с полчасика, полюбовались содержимым их домашнего бара, принюхались ко всем початым бутылкам, потом надушились духами Маринкиной мамы и пошли домой – обедать.

Когда зашли в квартиру, наткнулись на ботинки деда. Его обувь мы бы узнали из тысячи других пар – в любое время года она была густо нагуталинена и доведена щеткой до зеркального блеска. Рядом с ботинками деда стояли низенькие белые лодочки Ба.

– Вырядилась, – хмыкнула Манька.

Первым делом мы заглянули на кухню, попить воды. Мама сновала между плитой и разделочной доской, нарезала закуску, подогревала обед.

– Здрасьти, теть-Надь, – ткнулась лбом ей в живот Манька.

– Здравствуй, Манюнечка, – погладила Маню по волосам мама.

– А где Ба?

– Они с дедом и бабулей на балконе, дома им душно. Идите, поздоровайтесь, поговорите с ними, пока я на стол накрываю.

Мы уже собрались идти на балкон, но тут на кухню влетела Ба и со словами: «Надя, я так больше не могу», – рухнула на стул и мелко затряслась в хохоте.

Мы сразу поняли, что так развеселило Ба. Дед, несмотря на два высших образования, из рук вон плохо говорил по-русски, а бабулин беглый русский не понимал вообще. Бабуля, в свою очередь, стеснялась сидеть при нем в слуховом аппарате, поэтому вечно отвечала невпопад. К тому же у деда было труднопроизносимое для нашей русской бабули имя – Драстамат Арутюнович. Мы не раз предлагали бабуле называть его просто кумом, но она не соглашалась и с завидным упорством штурмовала имя деда.

Мама называла их разговоры «Кафка отдыхает».

Мы тихонечко прокрались в детскую и, затаившись за шторами, стали подслушивать светскую беседу деда и бабули.

– Как здАров? – любопытствовал дед.

– Погода? Погода, Дарстармарк Артутюнович, в Кировабаде очень жаркая, – зачастила с готовностью бабуля. – Иногда по ночам плюс сорок, вы можете себе такое представить? Приходится заворачиваться в мокрые простыни. Они хоть на какое-то время, но спасают от духоты.

Бабуля сделала скорбное лицо и покачала головой.

– ХАрош! – задвигал бровями дед. Он смутно понимал, что бабуля отвечает не совсем по существу, но направить разговор в нужное русло не мог – не хватало лексикона. – А как син? – поинтересовался дед.

– Дорога? Дорога, Дарстрамак Аратюндович, была совершенно изумительной! Мне повезло с водителем «ПАЗика», такой оказался обходительный мужчина Гарик-жан! Он нарушил маршрут и довез меня до дома, представляете?

Дед заметно оживился. В бабулиной тираде он опознал аж три знакомых слова – «ПАЗик», Гарик и маршрут. «Так, – подумал он, – видимо, кума ехала на автобусе, и водителем был Гарик. Только который Гарик, усатый или внук рябого Смбата? Как бы уточнить?»

– Да! – сделал неимоверное лингвистическое усилие дед. – Гарик бил с ус? – И повел над губой пальцем, показывая очертания Гариковых усов.

«Вон оно как, – пошла путем логических измышлений бабуля, – показывает возле рта, значит, имеет в виду сына, Юрик ведь стоматолог!»

– Юрик-жан прекрасный зять, Дырбырдыр Арудрюнович, вы воспитали замечательного сына, мой зять – золото! – отрапортовала она.

Дырбырдыру Арудрюновичу ничего не оставалось, как растерянно крякнуть.

– Деда, – не вытерпела сидящая на коленях у бабули Гаянэ, – вы оба шамашедшие, да?

Ба корчилась на нашей кровати, из последних сил сдерживая мучительный приступ смеха.

– Надя, – рыдала она, – это что же такое творится, а? Что за праздник души такой?!

– Ыхыхыыыы, – мама выползла на балкон и по очереди расцеловала деда с бабулей, – счастье-то какое, простите меня, любимые мои, но счастье-то какое, господи!

Мама выделила нам с Каринкой один чемодан на двоих.