Адмирал Колчак - Валерий Поволяев

Все эти смерти были записаны на личный счет Колчака – кровавый счет, ибо за все, что сейчас ни делалось в России, отвечал уже он. Лично.

Дни у Колчака перемежались с ночами, ночи с днями. Он потерял ощущение времени – жил, действовал вне его. Как на фронте, в Первую мировую войну. Но там был враг, была цель, все было ясно, здесь ясности не было никакой.

Колчак чувствовал, что он плывет по течению, будто упавший с дерева в реку лист, и куда его вынесет поток, не знает никто.

Кем только ни была набита Сибирь той поры! Тут оттачивали свое боевое мастерство японские и американские дивизии. В грабежах и поборах соревновались друг с другом английские, французские, чехословацкие, сербские, польские, румынские солдаты – каждая часть со своим национальным флагом, со своими героями и своими генералами во главе. Особо стояли казаки Семенова и Калмыкова – Колчака они ни видеть, ни слышать не хотели.

– И чего эта морская вошь вздумала затесаться в нашу степную полынь? – недоумевали они. – Непонятно. Морей у нас на тысячи километров – ни одного. Окромя, конечно, Байкала... Очень даже непонятен интерес этой соленой жужелицы к степным просторам.

Французы с англичанами – несмотря на то что Колчак формально был «их», находился на английской службе – считали, что власть в России можно удержать только с их помощью. Они уже не были связаны войной с кайзером, поэтому самое время перебросить части с германского фронта в Сибирь и дать тамошним «краснюкам» по зубам. Колчак – это, конечно, хорошо, но пусть адмирал занимается своими делами, играет в Омске в свои мелкие игры, а они будут заниматься делами своими...

В общем, заварилась обычная для России каша, когда совершенно невозможно было разобрать, кто свой, а кто чужой, кого надо немедленно бить наотмашь, а кого – еще подождать...

Клемансо[172]и Ллойд-Джорж,[173]встретившись, пришли к выводу, что война против большевиков в России, и в частности в Сибири, должна вестись только под руководством их человека, и выдали такой мандат – между прочим, мандат верховного главнокомандующего, хотя этот пост уже занимал Колчак, – французскому генералу М. Жанену. Заместителем Жанена назначили А. Нокса. И соответственно предписали им немедленно вступить в командование всеми зарубежными и русскими войсками в Сибири.

Колчаку сделали подножку. В большей степени – французы, в меньшей – англичане.

Жанен, едва прибыв во Владивосток, сидя на чемодане из крокодиловой кожи и обмахиваясь шелковым платком – ему было душно, – дал интервью:

– В течение ближайших пятнадцати дней Советская Россия будет окружена со всех сторон, и ей придется капитулировать.

Жанену вторил чехословацкий военный министр М. Р. Штефаник, который также прибыл во Владивосток:

– Да, так оно и будет. Что же касается меня лично, то я приложу все усилия, чтобы чехословацкий корпус в ближайшее время вернулся на фронт.

Вояками чехи оказались плохими – они больше умели грабить да приставать к смирным деревенским бабам, – участки фронта, порученные им, быстро опустели, чехи отказались сидеть в окопах.

– Раз отказались, то и махнули бы к себе домой на печки! – не выдержал Колчак. – К бабам под юбки!

Колчак не уступил Жанену своего места главнокомандующего.

– Это же бред сивой кобылы – командовать русскими войсками с Запада. Они бы сюда еще эфиопа с эполетами прислали!

Под словом «они» Колчак имел в виду Клемансо и Ллойд-Джорджа.

Жанен обиделся, но плетью перешибить обух не сумел. Договорились так: Колчак будет главнокомандующим в российских войсках, Жанен – во всех остальных, то есть в «заморских». В боевых операциях «заморские» войска участия практически не принимали – охраняли железную дорогу да иногда поливали свинцом настырных партизан, однако обмундирования, оружия и патронов забирали себе непомерно много – львиную долю. Колчаку иногда вообще ничего не доставалось.

Со своими соотечественниками Колчаку тоже пришлось немало хлебнуть. Ни Семенов, ни Калмыков его так и не признали. Очень долго колебался Деникин. Уже и Юденич[174]подчинился, и Миллер,[175]и Дутов[176]со своим Оренбургским казачьим войском, а Деникин все еще колебался: очень не хотелось ему на старости лет заглядывать кому-то в рот и вообще получать приказы от «мокропутного». Но тем не менее и он, едва ли не последним – это произошло тридцатого мая 1919 года, – признал власть Колчака. В своем приказе Деникин написал:

«Спасение нашей Родины заключается в единой Верховной власти и нераздельном с нею Верховном командовании.

Исходя из этого глубокого убеждения, отдавая свою жизнь служению горячо любимой Родине и ставя превыше всего ее счастье, я подчиняюсь адмиралу Колчаку как Верховному правителю Русского Государства и Верховному главнокомандующему Русских армий.

Да благословит Господь его крестный путь и да дарует спасение России».

В ответ на это признание Колчак назначил Деникина своим заместителем.

Происходила чехарда и в Совете министров. Видимо, в этом заключена еще одна беда России – тасовать министров как колоду карт, перебрасывать их с места на место, словно никчемные бумажки: едва министр привыкнет к своему креслу, обживет малость кабинет, как его, глядишь, уже р-раз! – и на другой стул пересадили. А там – все сначала. Генерал Жанен записал в своем дневнике: «Любопытная вещь – перманентность министров: они работали с Директорией, работают с адмиралом, который опрокинул Директорию». Министры у Колчака были «разноцветные», но больше всего среди них насчитывалось эсеров и меньшевиков.

Хотя, принимая из рук адмирала портфели, они дружно заявили, что выходят из своих партий... Но симпатии-то все равно остались.

Партий существовало в ту пору много, очень много – вплоть до партии любителей канареечного пения, которая тоже претендовала на свой портфель в правительстве, все партии действовали, запрещена была лишь одна – партия большевиков.

Колчак назначил своими указами ряд генерал-губернаторов, восстановил суды и сенат, городские думы и земства, утвердил государственный герб России: им стал хорошо знакомый всем двуглавый орел, только без корон – Романовы пали! – вместо корон был изображен крест Константина и начертан девиз «Сим победивши», вместо державы и скипетра в лапах орда были зажаты два меча. Национальный флаг был оставлен старый – тот, что раньше развевался на торговых судах, – бело-сине-красный...

Колчак утвердил «звездную палату» – Совет Верховного правителя, куда входили и гражданские министры, и люди с погонами, генералы, – но все равно машина управления действовала медленно, вызывала у адмирала раздражение. Понимая, что в условиях войны он один равен целому Совету министров, – приходилось спешно, ни с кем не советуясь, подписывать различные бумаги, поскольку время не ждало.

Было широко распространено обращение «К населению России», где Колчак заявил следующее:

«Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру».