Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Женя вздохнула.

Ой, Эркин, ты думаешь, это так просто?

– Ничего, – Эркин взял её за руки и так озорно улыбнулся, что Женя невольно засмеялась в ответ. – Женя, мы… мы с Андреем всё разузнаем, подготовим. И уже тогда… Андрей тоже поедет, хорошо?

– Конечно, ведь он твой брат.

Эркин молча ткнулся лбом в её руки.

– И куда мы поедем?

– Мы ещё поспрашиваем с Андреем. Надо, чтоб и работа была, и… и чтоб спокойно было, – он рывком поднял голову. – Ты, ты только будь осторожней, Женя. Хорошо?

Женя молча кивнула. Эркин нагнул голову, потёрся лицом о её руки и выпрямился, медленно разжал пальцы.

– Я напугал тебя, Женя?

– Нет, – Женя подвинула к нему конфеты. – Знаешь, Эркин, я два года здесь живу, скоро три будет, а до этого я много переезжала, – она усмехнулась. – Я знаю, что это такое. Всё бросала. Сумку на плечо, чемодан в одну руку, Алису на другую и… вперёд. Куда глаза глядят.

– Женя, – он быстро проглотил чай, едва не поперхнувшись. – Мы не так уедем. Вот разузнаем всё, договоримся заранее. Да… да съездим туда, всё подготовим, и уже тогда ты с Алисой поедешь.

– Хорошо, – кивнула Женя. – Вы тоже будьте осторожны. И ты, и Андрей.

– Мы осторожны. Женя, – он замялся, – я видел, тебя провожал, ну, этот, ты говорила о нём.

– Рассел? – подсказала ему Женя.

– Да. Женя, ты… ты не спорь с ним. Он опасный. Я… я видел его с теми. Из своры.

– Они все опасные, – Женя встала, собирая посуду, погладила его по плечу. – Спасибо, милый, я буду осторожна.

Эркин кивнул, успев коснуться губами её руки. Женя ушла на кухню, а он остался сидеть за столом. Не хотелось вставать, вообще двигаться. Женя согласна уехать. Но куда? С кем ни заговори, у всех одно. Работы нет, беляки жмут. И здесь… Платят всё меньше, на станции стало ещё хуже. Полиция гоняет. Раньше они сами ходили, искали работу, а теперь… выгородили им у ворот… загончик. И вот стоят они по утрам, ждут, пока не придут беляки и не наймут. Как… как на торгах. А в городе работы совсем нет. На рынке… шакалить только. Что же делать? Куда бежать?

Он тяжело встал и пошёл в кладовку. Женя домывала посуду и расставляла на сушке. Он постоял в дверях, глядя на неё.

– У тебя двойная завтра?

– Да, – ответила, не оборачиваясь, Женя.

– Я провожу тебя. Ну, там встречу и до дома. В десяти шагах буду идти, не ближе. А тебе спокойнее.

Женя вылила грязную воду в лохань, вытерла руки и повесила полотенце. Эркин молча ждал её ответа. Она подошла к нему и обняла. Привстав на цыпочки, поцеловала в щёку. И он не смог не обнять её.

– Спасибо, Эркин, но мне спокойнее, когда я знаю, что ты дома. С Алисой.

Он вздохнул и поцеловал её в висок.

– Хорошо, Женя. Как ты скажешь, – и желая пошутить, закончил по-английски: – Слушаюсь, мэм.

Он добился своего: Женя засмеялась. И ещё раз поцеловала его.

– Спасибо, милый.

Они стояли, обнявшись, пока Женя не вздохнула:

– Поздно уже.

– Да, – он сразу разжал объятия. – Да, Женя. Спокойной ночи, так?

– Спокойной ночи, – улыбнулась Женя.

Эркин ушёл в кладовку, вытащил и развернул постель, разделся и медленно вытянулся на перине, завернулся в одеяло. Может, и обойдётся всё. Найдут они с Андреем подходящее место. Переедем туда и… и заживём. И впрямь погано здесь становится.

Рассел медленно закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, сцепив пальцы на затылке. Всё-таки он прав. Он победил в этом споре. Но спор заочный, и, побеждённый, к сожалению, никогда об этом не узнает. Как он и говорил, их рассудила жизнь. Развязала узел и завязала новый…

…Они идут по коридору. Матовые лабораторные двери без табличек. Кому надо – тот знает, а кому не надо – тому здесь делать нечего. Пористый пластик пола делает шаги бесшумными, как во сне.

– Денег у меня нет.

– Я слышу это, отец, каждый раз.

– Но на этот раз их действительно нет. Ничего нет.

– Многообещающее заявление. А что-нибудь у тебя есть?

– Да. Долги.

Он даже останавливается от неожиданности, и отец, не оборачиваясь, уходит. Он догоняет и подстраивается. И молчит. Отец никогда, ни при каких обстоятельствах не брал в долг. И никому никогда не одалживал. И того же требовал от него. Всегда.

– Отец, ты шутишь?

– Нет, – резко бросает отец.

– Отец… и много? Большие долги?

– Это не твоя проблема.

– Хорошо, но… – он хочет предложить помощь, но на ходу меняет фразу. – Зачем тебе это понадобилось?

– Это моя проблема.

Но всё-таки отец замедляет шаг и нехотя начинает объяснять:

– Я закупил материал для исследований. Это оказалось слишком дорого.

– С каких пор ты закупаешь материал на свои деньги? И почему ты не обратился ко мне?

– Я сказал, что это не твои проблемы.

Отец останавливается перед глухой железной дверью в конце коридора и начинает её отпирать. Ключ-печатка, сейфовый ключ, предохранитель… однако, мощное сооружение. Он повторяет это вслух.

– Я не могу рисковать, – отмахивается отец. – Входи.

Отец пропускает его, тщательно запирает дверь, и несколько мгновений ожидания в полной темноте. Он слышит тяжёлое болезненное дыхание нескольких людей и начинает догадываться. Отец включает свет. Стандартный лабораторный блок из лаборатории, соединённой с холлом и камерой для материала, отделённой решетчатой стеной. В камере… он подходит поближе. Да, камера автономная, со своей канализацией. На полу тонкая циновка. И сколько тут особей? Пятеро? И, чёрт возьми, все спальники!

– Отец?!

– Да, – отец роется в шкафу, достаёт банку сухой смеси, раскладывает смесь по мискам и заливает водой из крана. На ложку смеси две кружки воды. – Да, на них ушли все деньги. А сейчас они прожирают мою зарплату.

Отец подходит, и они, стоя рядом, рассматривают через решётку тёмные обнажённые тела. Два негра, трёхкровка, мулат, метис. Но…

– Но это же сумасшедшие деньги, отец!

– Без тебя я бы этого не заметил.

– Зачем это тебе?

– Я хочу выяснить некоторые вопросы.

Тяжёлое хриплое дыхание, судорожные подёргивания, закаченные в полуобмороке глаза.

– Я специально купил разного возраста. Хочу проследить закономерность.

– И что ты с ними делаешь?

– Наблюдаю и фиксирую. Два пали. Анатомировал.

– Болевой шок?

– Если бы это были люди, я бы поклялся, что суицид. Редкий способ самоудушения. А здесь… – отец пожимает плечами.

Он снова рассматривает спальников. И наталкивается на ненавидящий бешеный взгляд. А этот… ого?!

– Отец, это что, просроченный?

– Да. Двадцать пять полных.

– Он-то тебе зачем?

Отец улыбается.

– Мне