Дети Бога - Мэри Д. Расселл

— Здесь джана'ата не едят руна. Мы не оплачиваем жизнь смертью. Выбирай, хочешь ли ты жить за счет других или будешь делать, что должно, дабы следовать законам Матери.

И предоставляя ему подумать над этим без помех, она развернулась и покинула палатку.

Рукуэи был юным и крепким, и его ноги заживали быстрее, чем у его спутниц. Через пару дней он смог выйти из палатки и проковылять вверх по склону ближайшего холма к месту, откуда можно было видеть здешние осколки цивилизации. В течение нескольких дней, одинокий и молчаливый, Рукуэи наблюдал за людьми, живущими в этой прохладной горной долине. Осатанев от такого бесчестия, терзаясь из-за их унижения, он отыскал свою мачеху и говорил, говорил, изливая перед ней свою злость. Она молча слушала, пока Рукуэи не выдохся, затем жестом пригласила его сесть рядом.

— Знаешь, что мне дается хуже всего? — спокойно спросила Суукмел Чирот у Ваадаи. — Правила хорошего тона.

Отстранившись, Рукуэи уставился на нее, приоткрыв рот. Суукмел улыбнулась и вновь притянула его к себе.

— Никто не знает, как правильно есть эту пищу. Я уже трижды проливала на себя яйца кха'ани. Как можно сохранять достоинство, когда альбумил разбрызган по всей шерсти? Неудивительно, что Ха'анала ходит нагой!

Суукмел сказала это, чтобы развеселить Рукуэи, но Таксаю была непреклонна:

— Эта особа расхаживает голой, потому что не умеет себя вести, — фыркнула она из своего спального гнезда. — Взращена в лесу чужеземцами и одичалыми руна!

Это необычное заявление не помешало Рукуэи высказать собственное мнение.

— Недопустимо, чтобы джана'атская женщина разгуливала раздетой, — заявил он, — даже если ее плохо воспитали.

— Ха'анала говорит, что джана'ата должны научиться жить, обходясь лишь тем, что производят сами. Нам придется стать полностью независимыми от руна, хотя она надеется, что этого не случится, и делает все возможное, дабы это предотвратить, — сообщила им Суукмел. Оба, Рукуэи и Таксаю, вытаращили глаза. — Ха'анала учится ткать с помощью ножного ткацкого станка, но пока это ей не удается, поэтому она ходит нагой, какой была рождена…

— Можете себе представить? — воскликнула Таксаю. — Джана'ата-ткачиха!

— Кроме того, Ха'анала говорит, что просто не любит одежду, — продолжила Суукмел. — Но она понимает, что нас это огорчает, а делать фиерно ей не хочется.

— Что такое фиерно? — раздраженно спросил Рукуэи, внезапно придя в ярость из-за руанджского слова.

Его бесила речь чужаков. «Как может хоть что-то иметь смысл, если слова, на которых думаешь, сумбурны и неточны?» — мысленно возопил он.

— Я спросила ее об этом, — невозмутимо сказала Суукмел. — Фиерно означает «грозовое облако», но сама фраза подразумевает: «быть причиной сильной грозы».

— Затевать скандал, — буркнул Рукуэи.

— Удачный образ, — заметила Суукмел, отлично зная Рукуэи. — Мне нравится эта фраза. Она напоминает о моем господине муже, рыскающем по двору после какой-нибудь утомительной встречи и доводящем себя до фиерно…

Она резко замолчала, ощутив, как на сердце словно пролился дождь. Палатка вдруг показалась ей тесной и душной, переполненной, хотя с ней были только Таксаю и Рукуэи.

— Мне надо выйти, — неуверенно произнесла она, — на воздух.

Таксаю опустила уши, а Рукуэи посмотрел на нее с сомнением.

— Да, — сказала Суукмел тверже, потому что они усомнились как в ее мудрости, так и приличии ее манер. — Мне надо пройтись.

— Как Ха'анала может быть моей кузиной? — спросил Рукуэи у Суукмел несколько дней спустя, когда они позавтракали странной, но вполне съедобной пастой, поставляемой семейством Лаакс. — У моего отца не было брата или сестры. И как чужеземец может быть шурином Шетри?

Суукмел заметно напряглась.

— Исаак, конечно, необычен, но поет он превосходно — разве нет?

Перемена темы не осталась незамеченной.

— Я задал бестактный вопрос?

— Бестактный? — повторила Суукмел.

Она знала, что этот день придет, но никак не ожидала, что это случится при таких обстоятельствах. Среди лишенных ранга детей, подраставших в гареме Хлавина, гордость своей родословной не поощрялась, но Рукуэи знал, кто его отец, хотя вряд ли был в курсе того, что Хлавин совершил, дабы стать Верховным. «О чьем бесчестье поведать раньше? — спросила она себя. — Отца или дяди? Невинных нет, если не считать детей мертвецов: Ха'аналы и Рукуэя».

— Не отведешь ли меня к своему месту на склоне холма? — весело спросила Суукмел, вставая с неказистой подушки, благоухавшей горным мхом.

Подойдя к выходу из палатки, она подождала, давая глазам время привыкнуть к свету и взирая вверх, на красочные формы, которые она поначалу приняла за причудливо спроектированные городские стены, окружающие долину.

Рукуэи пристально смотрел на нее.

— Все настолько плохо? — спросил он, тоже поднимаясь на ноги.

— Полагаю, со временем я научусь видеть дальние предметы, вместо того чтобы их воображать, — сказала Суукмел, подтверждая его подозрения. — Шетри говорит, что это не крепостной вал, а горы! По его словам, чтобы достичь вершин, потребовалось бы непрерывно взбираться в течение шести дней. А как далеко место, куда ходишь ты?

— Достаточно далеко для секретного разговора, — ответил Рукуэи.

Покинув палатку, они начали подъем, остерегаясь незакрепленных камней, превращавших восхождение в карабканье, Суукмел пыталась сориентироваться, глядя под ноги, — не в знак подчинения, но чтобы сфокусировать взгляд на сравнительно твердом и близком грунте; Поднимая глаза каждые несколько минут, она пыталась оценить размеры предметов, но всякий раз удивлялась, обнаруживая, что какое-нибудь «дерево» — всего лишь кует, растущий гораздо ближе, чем она полагала, или когда яркое цветное пятно, принимаемое ею за плащ человека, находящегося довольно далеко, внезапно обращалось в бегство, взмывая в разреженный воздух.

— Вещи не всегда такие, какими кажутся, — сказала Суукмел вслух, когда Рукуэи помог ей сесть на ствол рухнувшей тупы.

Переведя дух, она оглядела долину, пытаясь привести в согласие то, что говорили ей глаза, с тем, что, как она знала, было на самом деле.

— В этом свете палатки смотрятся восхитительно, не правда ли? Словно драгоценные камни, искрящиеся на солнце. Интересно, что тут истинное? Красота палаток, наблюдаемых издали, или…

— Бедность, которую они скрывают, — закончил за нее Рукуэи, устраиваясь поудобнее. — Скажи, моя госпожа, что является настолько ужасным, чтобы о нем следовало говорить здесь.

Поначалу эта история казалась эпической поэмой о героях и чудовищах, тюрьмах и побегах, триумфе и трагедии. Суукмел рассказывала о сокрушающем единообразии неизменной традиции, о мире, в котором ничто не значимо, кроме того, что было установлено бесчисленные поколения назад. И она пыталась объяснить отчаяние, происходившее от знания, что ничего не изменить, и страх, что какое-то изменение случится: ужас перед неведомым и затаенное стремление к нему, боровшиеся в сердцах столь многих.