Последний койот - Майкл Коннелли

Арендованный Босхом «мустанг» по-прежнему стоял на парковочной площадке у Центра здоровья в Ла-Брю. Босху повезло – машину не увели, хотя ключи все еще торчали в замке дверцы, куда он их вставил за мгновение до того, как мистер Воуг огрел его диском. Расплатившись с таксистом, Босх зашагал к «мустангу».

Прежде чем вернуться в гостиницу «Марк Твен», он решил съездить в Маунт-Олимпус. Воткнув вилку мобильника в гнездо для электрической зажигалки и поставив его на подзарядку, он вырулил на Лаурель-каньон-бульвар и поехал вверх по склону.

Доехав до Херкьюлиз-драйв, он притормозил перед запертыми воротами похожего на космический корабль дома Миттеля, поверх которых была наклеена желтая предупреждающая лента полицейского департамента. Ни на подъездной дорожке, ни на парковочной площадке перед домом машин не было. Вокруг царили покой и тишина. Но Босх знал, что не пройдет и недели, как на металлической решетке ворот появится объявление: «Продается» – и в дом въедет очередной гений политических махинаций, который будет считать, что все вокруг, включая лежавший внизу город, принадлежит ему.

Босх поехал дальше. В любом случае созерцание дома Миттеля не являлось целью его поездки. Он хотел выяснить обстановку.

Через пятнадцать минут Босх подкатил к знакомому повороту на улицу Вудро Вильсона и обнаружил, что знакомый ему как свои пять пальцев кусок урбанистического пейзажа исчез. Иначе говоря, его дома больше не было. Он зиял своим отсутствием среди других домов, как зияет пустота на месте удаленного зуба в некогда безупречной улыбке.

В нескольких ярдах от того места, где он жил, стояли два огромных металлических контейнера, наполненных строительным мусором – кусками дерева, искореженными металлическими конструкциями и битым стеклом. То есть всем тем, что было раньше его домом. Еще один контейнер, поменьше, стоял на обочине, и Босх подумал, что строители, возможно, сложили туда остатки его имущества, извлеченного из дома перед сносом.

Он прошел по выложенной каменными плитами дорожке, которая раньше вела к дверям его дома, и заглянул в образовавшийся при сносе неглубокий котлован. На месте остались лишь вмурованные в скальную породу стальные пилоны, торчавшие из земли подобно крестам на кладбище. Он мог бы снова начать строиться на этом участке, если бы у него возникло такое желание.

Потом его внимание привлекло движение в окружавших пилоны зарослях акации. Он заметил в переплетении их ветвей что-то коричневое, а затем увидел голову койота, кравшегося в гуще колючих кустов. Койот не слышал Босха и не поднял на него глаз, а вскоре вообще исчез в зарослях.

Босх постоял минут десять, покуривая и всматриваясь в кусты. Но увидеть койота снова ему так и не удалось. Мысленно попрощавшись с этим местом, он пошел прочь. Босх знал, что сюда он больше никогда не вернется.

* * *

Когда Босх приехал в отель «Марк Твен», деловое утро города еще только начиналось. Из своей комнаты он слышал, как спускался по холму мусоровоз, собирая накопившийся за минувшую неделю мусор. Это напомнило ему о снесенном доме, бренные останки которого легко уместились всего лишь в двух контейнерах.

От печальных размышлений его отвлекло завывание полицейской сирены. Он знал, что, проживая в «Марке Твене», часто будет слышать этот звук, поскольку в нескольких кварталах от гостиницы находится полицейский участок. Пройдясь по своим двум комнатам, он ощутил странное беспокойство. Словно, находясь здесь, пропускает нечто очень важное. Сделав еще один круг по своему временному пристанищу, он сварил себе кофе, воспользовавшись для этого захваченной из дома кофеваркой, но внутреннее неустройство только усилилось.

Босх снова развернул газету, но в ней не содержалось ничего интересного, кроме статьи Кейши Рассел на первой странице, которую он уже прочитал. Тем не менее он пролистал вторую часть «Лос-Анджелес таймс», где в разделе «Метро» наткнулся на заметку, в которой говорилось, что в скором времени в общественной приемной муниципалитета будут установлены пуленепробиваемые стекла, дабы защитить чиновников, если в приемную ворвется вооруженный автоматом маньяк и откроет по окошечкам стрельбу. Отшвырнув с отвращением вторую часть газеты, Босх снова взялся за первую.

Перечитывая статью о проведенном расследовании, он не мог отделаться от ощущения, что им допущена какая-то ошибка или что-то в этом деле ускользнуло от его внимания. И Кейша Рассел была здесь ни при чем. Репортаж написан отменно. Проблема заключалась в том, что он впервые увидел эту историю на бумаге. И теперь она казалась ему не столь убедительной, как в момент пересказа Ирвингу или Кейше.

Положив газету на ночной столик, он откинулся на спинку кровати, смежил веки и мысленно еще раз выстроил последовательность событий. И вдруг понял, что угнетавшее его тягостное ощущение никакого отношения к статье не имеет, а связано с тем, что сказал ему Миттель. Босх попытался восстановить в памяти состоявшуюся между ними словесную дуэль на лужайке перед большим домом. Что было тогда сказано такого важного? В чем признался ему Миттель?

Когда он вышел на лужайку, положение Миттеля казалось абсолютно неуязвимым. Перед ним стоял сломленный, избитый и, в сущности, обреченный на смерть Босх, которого держал на мушке своего пистолета цепной пес хозяина Джонатан Воуг. В подобной ситуации человеку со столь развитым самомнением, как у Миттеля, не было никакой необходимости выбирать слова, лгать или лукавить. Ведь хвастал же он, как ему удалось скрутить в бараний рог Конклина и других людей. Кроме того, он легко, как бы походя, признал, что являлся прямым организатором убийств Конклина и Паундса. Однако когда речь зашла о Марджери Лоув, подобного признания с его стороны не последовало.

Перебирая разрозненные воспоминания о той ночи, Босх пытался дословно воспроизвести то, что сказал ему Миттель, но никак не мог выудить эти слова из памяти. При этом визуально он хорошо представлял себе ту сцену. Перед ним на фоне неба, освещенного огнями большого города, стоял Миттель. Губы его двигались, но Босх не слышал, что он говорил. Однако через какое-то время Босху удалось наконец озвучить немую сцену. Он вспомнил ключевое слово. Обстоятельство. Вернее, два слова – благоприятное обстоятельство. Миттель назвал смерть его матери благоприятным для себя обстоятельством. Интересно, можно ли рассматривать подобное утверждение как признание вины? Что он хотел этим сказать? Что убил ее? Или организовал убийство? Или просто признавал тот факт, что ее смерть сыграла ему на руку?

Ответа на эти вопросы Босх не знал, и это незнание тяжким грузом давило его. Отогнав усилием воли тревожные мысли, он прикрыл глаза и попытался заснуть. Доносившиеся с улицы звуки большого города, даже завывание полицейских сирен, как ни странно, подействовали успокаивающе. Он уже находился на грани между явью и сном, как вдруг открыл глаза и сел на кровати.

– Отпечатки! – громко сказал он.

Через полчаса, приняв душ, побрившись и переодевшись, Босх уже сидел в арендованном им «мустанге» и ехал в нижнюю часть города. Чтобы не пугать окружающих своими налившимися кровью глазами и расцвеченными всеми цветами радуги фингалами, он надел черные очки. Посмотрев на себя в зеркало заднего вида и убедившись, что вид у него теперь относительно приличный, хотя и малость зловещий, он послюнявил пальцы и еще раз пригладил волосы в том месте, где они прикрывали, выбритую хирургом проплешину с заштопанной раной в форме буквы «L».