Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Но кое-чего она все же не смогла простить своей подруге.

– Эта подстилка Лиззи Одингселс сама затащила моего мужа в постель! А потом еще и заявила, нахалка, что сделала это ради меня и моих детей, – мол, уж лучше пускай муж изменит с близкой подругой, любящей меня всем сердцем, чем с посторонней женщиной, которая захочет потом за это денег, драгоценностей и шелковых платьев и оставит всех нас без средств к существованию. Ох! – вздохнула она, и одного этого вздоха было достаточно, чтобы понять, что она думает о «дружеских» намерениях мистрис Одингселс. – Если бы мы с детьми не жили с ней по соседству, напустила бы на нее чуму, ей-богу! Да рухни она в лужу на моих глазах, я бы и руки ей не протянула, скорее наступила бы на нее да посмотрела, как она тонет!

Выпалив эти грубые, злые слова, мистрис Форстер сменила гнев на милость и погладила меня по руке.

– Уверена, милая моя Эми, вы как никто другой понимаете мои чувства, – сказала она, очевидно, намекая на адюльтер моего супруга с самой королевой.

Я кивнула и поспешно заверила ее, что разделяю ее возмущение и мне очень жаль, что такая давняя дружба закончилась жутким скандалом.

Затем мистрис Форстер представила меня доктору Уолтеру Бейли, который только-только приступил к работе в Оксфорде. Роберт справлялся о здешних лекарях и решил всецело положиться в вопросах моего лечения на этого многообещающего молодого лекаря. Он отправил ему снадобья, сделанные личным лекарем королевы, и пилюли из болиголова, пояснив в письме: «Моя леди охвачена тоской, но склонна к капризам и отказывается принимать лекарства. Так что, надеюсь, вы, мой добрый друг, сумеете убедить ее, что это ради ее блага. Всецело полагаюсь на вас». Доктор Бейли пожурил меня за излишнее упрямство, зачитав эти строки из письма, присланного ему моим супругом. Заискивающе улыбаясь, он пояснил, что не может «подвести лорда Роберта».

Этот высокий и стройный молодой человек с рыжими волосами и необыкновенными зелеными глазами оказался очень добрым и приятным в общении. По словам мистрис Форстер, местные сплетницы поговаривают, будто с тех пор, как он приехал в эти края, многие леди стали чаще хворать и приводить к нему на осмотр своих заболевших детей, требуя серьезного лечения там, где можно обойтись проверенными бабушкиными средствами, а то и просто покоем и сном. Даже мистрис Одингселс частенько обращается к нему, поскольку очень любит клубнику и вечно переедает спелых ягод, после чего на ее коже появляются небольшие высыпания. Доктору Бейли остается лишь неустанно советовать женщине отказываться от любимого лакомства.

При встрече он галантно поцеловал мне руку и сел на кровать рядом со мной. Мы обменялись любезностями и сразу легко поладили, после чего он спросил, на что я жалуюсь. Когда я показала ему воспаленную грудь, он побелел как полотно. Помог мне подняться с кровати и велел стать у окна, чтобы ему сподручнее было осмотреть мою опухоль.

Затем, повернувшись ко мне спиной, он спросил, чем меня лечили до этого. Я рассказала ему о припарках, что делала мне Пирто, как только мы обнаружили эту напасть и сочли ее гнойником, но когда я упомянула пилюли из болиголова, что Роберт прислал мне якобы по настоянию личного лекаря королевы, молодой человек вздрогнул и переменился в лице, словно что-то его до смерти напугало.

Меня вдруг пробрала дрожь, словно кто-то накинул мне на плечи ледяную шаль. Я обернулась и увидела призрачного монаха, замершего у ложа безмолвным хранителем моего покоя. На миг мне показалось, что его увидел и доктор Бейли, но я знала, что лучше мне не заговаривать об этом, иначе и он сочтет меня сумасшедшей.

Судя по всему, доктор Бейли взял себя в руки титаническим усилием воли, сглотнул ком в горле и затараторил так быстро, что я едва понимала отдельные слова. Если я верно расслышала, то он сказал, что мне незачем принимать лекарства, присланные мужем. Он считал, пилюли из болиголова лишь усугубят мои мучения и что едва ли от них я пойду на поправку. С грустью в глазах он признался, что ему «очень, очень жаль», но он ничего не сможет для меня сделать. Моей жизнью волен распоряжаться один только Бог, и мне остается уповать на Него и надеяться на чудесное исцеление, если на то будет Его воля. Затем лекарь откланялся, посоветовав мне напоследок больше отдыхать, молиться и дышать свежим воздухом.

Больше он ко мне не приходил – даже когда мне стало совсем худо и мистрис Форстер опустила руки, отчаявшись унять мою боль, и послала за ним, умоляя помочь мне. Но он наотрез отказался меня лечить, опасаясь, что его обвинят в том, чего он не делал, или же просто не хотел признаваться в давлении со стороны моего супруга. Он ведь был так молод и, очевидно, поэтому не желал обременять себя моей смертью – от этого позорного пятна на репутации доктор не смог бы избавиться до конца своих дней. Кроме того, узнай об этом мои высокопоставленные недоброжелатели, он мог бы жизнью поплатиться за то, что помогал мне.

– Нет, мадам, – твердо ответил он мистрис Форстер, так, чтобы и я услышала его через приоткрытое окно, – уж лучше я сейчас уйду и не стану принимать в этом никакого участия. Я напишу лорду Роберту и объясню, что его леди не нуждается в рекомендованном им лечении и что я ничего не могу для нее сделать. Но я не стану уговаривать ее пить эти пилюли. Если он не согласится со мной, то я, со всем уважением, посоветую ему найти другого лекаря, более опытного в лечении недуга леди Дадли. Но поверьте, мадам, я не желаю идти на виселицу за чужие грехи.

Мне не в чем было его винить, так что я простила ему такое решение. Зачем ему ставить крест на светлом будущем, а то и на своей жизни, позволяя Роберту делать его козлом отпущения? Будь я на его месте, поступила бы точно так же, пускай мне и было бы ужасно стыдно за то, что я отвернулась от человека, погибающего от невыносимой боли. Если бы я не могла облегчить его страдания, зачем рисковать всем, что у меня есть, если неизбежное случится рано или поздно? Я бы тоже на его месте не захотела отправляться на виселицу и разрушить все, что построила с такими трудами. Доктор Бейли не плохой человек. Он поступил правильно и благородно, не пожелав стать жертвой интриг Роберта, обожающего загребать жар чужими руками.

Так и проходили мои дни в Камноре. Иногда они сменялись так быстро, что я теряла им счет, а порой тянулись медленно, словно осужденные, идущие на смерть в цепях и кандалах. Мои некогда румяные щеки стали белы как мел, и даже десны приобрели белесый оттенок. Все мое тело болело и покрывалось синяками, происхождение которых я ничем не могла объяснить. Я была осторожна, и им неоткуда было взяться. Меня постоянно лихорадило, жар накатывал и спадал безо всякой причины. Иногда у меня хватало сил на прогулки, но бывало и так, что я не могла даже подняться с постели. Часто я просыпалась уставшей и обессиленной, как будто всю ночь не смыкала глаз. Я пыталась встать, но вместо этого снова падала в объятия Морфея. Иногда меня навещали лекари, они пускали мне кровь, и я с безразличным видом смотрела, как она стекает в таз, удивляясь ее водянистому цвету. Вместе с ней из меня будто уходила жизнь. Но доктора лишь улыбались и говорили, что мне нужно есть побольше непрожаренного красного мяса, сочного и аппетитного, причем чем больше в нем будет крови, тем лучше. От одной только этой мысли меня начинало тошнить, а потому я решила последовать другому их совету и, чтобы улучшить свою кровь, стала пить больше красного вина и есть все красные ягоды, которые принимал мой бедный желудок.