Эйзенхауэр - Лариса Дубова

Советский «коммунист № 1» проявлял интерес к посещению США с начала 1959 года. За океан, разведать обстановку, отправился заместитель председателя Совета министров СССР Анастас Микоян, считавшийся наиболее близким к Хрущеву членом высшего руководства. Перед этим Микоян, единственный из членов Президиума ЦК КПСС, осмелился возражать Хрущеву по вопросу о Берлине и подписании мирного договора с ГДР. Упрямый Никита Сергеевич счел, что именно Микоян может создать благоприятный климат для его визита. Анастас Иванович вспоминал: «Хрущев стал меня уговаривать поехать в США, чтобы рассеять враждебную конфронтацию, возникшую в результате его же речи. Я резко возражал: “Ты затеял, ты и поезжай! Кстати, меня никто не приглашает туда”. — “Нет, мне нельзя. Я первое лицо. Поезжай как личный гость посла Меньшикова”».

В ходе поездки была достигнута договоренность, что Хрущев посетит США, как только на переговорах министров иностранных дел о запрещении ядерных испытаний будет достигнут прогресс. Пока же для демонстрации ослабления напряженности решили организовать советскую выставку в Нью-Йорке и американскую в Москве.

Советская выставка, прошедшая в июне, и американская, состоявшаяся в июле, пользовались большим интересом в обеих странах. Правда, Эйзенхауэр не посетил советскую выставку; зато Хрущев побывал на американской, размещенной в парке «Сокольники», перед ее официальным открытием, и долго беседовал с руководителем делегации США вице-президентом Никсоном. Этот разговор при осмотре стандартного американского двухэтажного дома, рассчитанного на одну семью, получил позже название «кухонная беседа». Говорили вроде бы о мелочах: Хрущеву дом показался непрочным, способным прослужить лишь 20–25 лет; Никсон заявлял, что у детей могут оказаться иные вкусы, нежели у родителей. По существу же столкнулись американский индивидуализм и проповедуемый в СССР коллективизм. Длинную речь Никсона на открытии выставки, в которой подчеркивались свобода слова в США и благосостояние средней американской семьи, советская печать по указанию Хрущева опубликовала без купюр.

Никсон передал Хрущеву приглашение Эйзенхауэра посетить США в сентябре. 22 июля поступил ответ Хрущева: он собирался совершить десятидневную поездку и побывать в различных районах страны. Во время, оставшееся до визита, были подписаны соглашения о расширении экономического и культурного обмена, спортивных контактах и т. д.

Предполагалось, что в следующем году Эйзенхауэр нанесет ответный визит. Он вспоминал теплый прием, оказанный ему в СССР в 1945 году, и надеялся, что личные контакты будут содействовать выходу из того лабиринта, в котором оказались советско-американские отношения.

Затем президент собирался посетить Индию, о чем давно мечтал. Он не раз говорил близким, насколько его привлекает эта огромная экзотическая страна, которая, освободившись от колониализма, приобретала всё больший вес на международной арене.

В 1959 году по решению Конгресса президенту взамен устаревшего винтового самолета «Локхид VC-121E», носившего имя «Коломбина», был выделен новейший реактивный «Боинг-707», почти бесшумный, быстрый и комфортабельный. По решению президента новому самолету не было дано собственное имя — он и в неофициальном общении сохранил свое наименование, принятое в авиационной службе, занимающейся перелетами первых лиц страны, — «№ 1 военно-воздушных сил США».

Двенадцатого августа на пресс-конференции президента спрашивали в основном о предстоявшем приезде Хрущева. Было очевидно, что и президента, и представителей прессы особенно задела «кухонная беседа» во время американской выставки в Москве. В ответ на главный вопрос, что именно он хотел бы показать советскому лидеру в США, Эйзенхауэр стал подробно рассказывать, что был бы рад продемонстрировать маленький город, населенный рабочими: «Я хотел бы, чтобы он вместе со мной пролетел на вертолете над этим городом и увидел множество домов, небольших, но хорошо выглядящих, приличных и комфортабельных… мне хотелось бы, чтобы он увидел счастливых людей. Я хочу, чтобы он увидел людей свободных, занимающихся своим делом по собственному выбору, в тех границах, которые нельзя преступать, чтобы не нарушать права других».

Естественно, руководители европейских стран были несколько обеспокоены предстоявшим визитом Хрущева в США. Чтобы развеять их опасения касательно возможного сговора с СССР, Эйзенхауэр решился на явно непротокольный жест — посещение перед этим Бонна, Лондона и Парижа. Он вылетел 26 августа. Федерального канцлера Аденауэра, британского премьера Макмиллана и президента Франции де Голля он заверил, что переговоры с советским лидером ни в коем случае не поставят под сомнение атлантическую солидарность.

Правда, беседы с де Голлем были нелегкими. Поставив своей задачей воссоздать «Европу отечеств» и готовясь покинуть военную организацию НАТО, француз заявил Эйзенхауэру, что «армия может поддерживать высокий моральный уровень только в том случае, если обороняет собственную страну». Американский президент довольно спекулятивно возразил: «Во время Второй мировой войны, когда многие люди воевали на чужой территории, у нас, кажется, был высокий моральный уровень».

Однако в Париже (и тем более в Бонне и Лондоне) Эйзенхауэра встречали восторженно. Вдоль всего пути от аэропорта до Елисейского дворца по обеим сторонам улиц стояли толпы людей, приветствовавших американского президента. «Сколько их?» — спросил он де Голля. — «Не менее миллиона».

Седьмого сентября Эйзенхауэр возвратился в США, вполне удовлетворенный позицией союзников.

Восемь дней спустя самолет Хрущева совершил посадку на военно-воздушной базе Эндрюс близ Вашингтона. Советский лидер демонстративно прилетел на «Ту-114» — еще не совершавшем пассажирских рейсов турбовинтовом самолете, спроектированном на основе бомбардировщика Ту-95, способного, по мнению его создателей, преодолевать противовоздушную оборону США. Американская разведка хорошо знала, что это по сути межконтинентальный боевой самолет, самый большой и самый быстрый в мире (ему было присвоено кодовое наименование «cleat» — «зажим»), и отлично поняла намерение Хрущева продемонстрировать боевые возможности СССР.

Визит в Америку был событием экстраординарным. Это была первая в истории поездка советского руководителя в цитадель мирового империализма, как в течение многих лет советская пропаганда именовала США. Поэтому сам факт визита свидетельствовал о возможности мирного решения спорных вопросов. В еще большей степени это подтвердил характер общения Никиты Сергеевича и с американскими государственными деятелями, прежде всего с президентом, и с множеством американцев различного социального статуса.

Собственно говоря, никакие конструктивные переговоры в ходе визита не велись. Руководители обеих стран занимали почти по всем основным вопросам мирового развития несхожие позиции, которые менять не собирались, и ожидать чего-то принципиально нового не приходилось. Главное — переговоры велись, возникло даже подобие взаимной симпатии.

Единственным вопросом, по которому наметилось подлинное сближение позиций, был вопрос о ядерных испытаниях. Оба лидера согласились, что их следует прекратить под международным контролем, а также ускорить переговоры о достаточном числе контрольных постов на территории обеих стран. Когда же речь зашла о мирном договоре с Германией, стало ясно, что давно минувший срок ультиматума о блокировании западной части Берлина Хрущевым позабыт и разговор об этом возобновляться не будет.