Вихри Мраморной арки - Конни Уиллис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солдаты Римлянина выстроились на кряже. Их змеящихся лиц было не разглядеть, но я знал, что смотрят они вниз, на купол, — на песке перед тентом лежал ряд тел.
— И давно они здесь? — спросил я.
— Со вчерашнего дня. Как только Борхардт умер, я и…
— Ты выкопал Говарда?
Говард лежал к нам ближе всего. Выглядел он не так ужасно: ячеистых наростов на нем почти не было и, хотя кожа казалась восковой и мягкой, как скулы Эвелины, в целом он почти не изменился. Похоже, солнце растопило рубцы.
— Да, — ответил Лако. — Римлянин знает, что это яд, но его солдаты — нет. Они никогда не перейдут через тела — побоятся заразиться вирусом.
— Он им расскажет.
— Ты бы ему поверил? Пошел бы через тела после его уверений, что это не вирус?
— Здорово, что ты меня в клетке оставил — не пришлось тебе в этом помогать.
На кряже что-то вспыхнуло.
— Они что, в нас стреляют? — спросил я.
— Нет. У беи что-то блестящее в руке — отражается на солнце.
Бея из дома Римлянина вертела в руках мое удостоверение, пуская вокруг солнечных зайчиков.
— Раньше ее здесь не было, — заметил Лако. — Наверное, Римлянин ее прихватил, чтобы продемонстрировать, что она не заразилась — и это не вирус.
— А почему она должна заразиться? Я думал, с археологами была бея Эвелины.
Лако посмотрел на меня, недоуменно нахмурившись.
— Бея Эвелины — служанка, которую Римлянин подарил Эвелине, — никогда не приближалась к Хребту. С чего ты взял, что она была представительницей Римлянина? После того как мы выторговали себе несколько дней, Римлянин нас к своей бее не подпускал: боялся, что мы ее отравим в отместку за то, что он отравил археологов. Нет, он запер ее у себя дома и отправился на север.
— А Эвелина знала? Что Римлянин пошел на север и оставил дома бею? Ведь знала, да?
Лако не ответил — он смотрел на бею. Римлянин что-то вручил ей: кажется, ведро. Бея сунула мое удостоверение в рот и обеими руками ухватилась за дужку ведра. По приказу Римлянина она двинулась вниз, на ходу расплескивая жидкость. Римлянин запер бею в доме, но охранники оттуда сбежали — так же, как они сбежали из купола. А любопытные беи могут открыть любой замок.
— Похоже, не заразилась, — с горечью сказал Лако. — Неделя уже вышла. Вся наша группа заболела через два дня.
— Через два дня, — повторил я. — Так Эвелина знала, что Римлянин оставил бею дома?
— Да. — Лако взглянул на выступ. — Я ей сказал.
Бея спускалась по склону к ровной площадке. Римлянин что-то крикнул ей вдогонку, и она побежала. Жидкость из ведра расплескивалась. Бея добежала до тел и оглянулась. Голос Римлянина эхом отразился от кряжа:
— Лей! Лей огонь!
Бея подняла ведро и пошла по ряду.
— Солярин, — бесцветно произнес Лако. — Загорится от солнечных лучей.
В ведре почти ничего не осталось, — к счастью, на бею солярин не пролился. На труп Говарда из ведра упало несколько капель. Бея бросила ведро и помчалась обратно. Рубашка Каллендера занялась. Я закрыл глаза.
— Два дерьмовых дня, — сказал Лако.
У Каллендера загорелись усы. Борхардт вспыхнул желтым, словно свеча. Лако не заметил, как я ушел.
Сквозь паутину проводов я пробрался к Эвелине. Беи там не было. Я включил транслятор и рывком поднял полог.
— Что было в послании?
Транслятор передавал только звуки громкого дыхания. Глаза Эвелины были закрыты.
— Ты знала, что Римлянин ушел на север, когда передала со мной послание! — Мой голос эхом звучал в трансляторе. — Ты знала, что я не доставил послание самому Римлянину. Но это было не важно — ведь послание предназначалось не Римлянину, а его бее.
Транслятор не разобрал ответ Эвелины, но это не имело значения, — я и так понял. Мне неожиданно захотелось ее ударить изо всех сил — так, чтобы покрытая ячеистыми наростами щека прогнулась под кулаком, вмялась в кость.
— Ты знала, что она сунет послание в рот!
— Да. — Эвелина открыла глаза. Снаружи доносился глухой шум.
— Ты ее убила.
— Пришлось. Спасти сокровище. Прости. Проклятие.
— Нет никакого проклятия! — Я с трудом удержался от удара. — Ты все выдумала, чтобы выиграть время, пока яд не начнет действовать.
Она закашлялась. Тут же подскочила бея с бутылкой колы и, нежно приподняв голову Эвелины, сунула ей в рот трубочку.
— Ты бы и свою бею убила ради этого чертова сокровища!
— Проклятие, — сказала Эвелина.
— Корабль прибыл, — сообщил подошедший сзади Лако. — Но мы туда не попадем. Остался только Говард. Бея спускается с новой порцией солярина.
— Попадем.
Я отключил транслятор, прорезал ножом пластиковую стену за койкой Эвелины. Бея вскочила на ноги и подошла к нам. Бея Римлянина с ведром в руке двигалась медленнее, не расплескивая жидкость. До тела Говарда ей оставалось полпути. Солдаты Римлянина на выступе двинулись в нашем направлении.
— Мы вывезем сокровище, — сказал я. — Эвелина об этом позаботилась.
Бея подошла к телам, подняла ведро на телом Говарда… Неожиданно она поставила ведро на землю. Римлянин что-то крикнул ей, она взялась было за ведро, но выронила его и упала.
— Вот видишь, — заметил я. — Это все-таки вирус. Сверху раздался странный звук — словно прерывистый выдох. Солдаты Римлянина отошли от края выступа.
Команда грузчиков появилась еще до того, как мы вскрыли заднюю стену тента. Коробки перенесли на корабль, не задавая лишних вопросов. Мы с Лако ухватились за рефрижератор и осторожно, тихонечко, чтобы не повредить щиколотки принцессы, понесли его к грузовому отсеку корабля. Капитан, окинув взглядом рефрижератор, тут же крикнул команде, чтобы помогли его погрузить.
— Скорее! — сказал он нам. — Там, на кряже, какое-то орудие приволокли.
Через заднюю дверь мы торопливо передавали вещи грузчикам, а те бегали по песку к кораблю быстрее, чем бея Эвелины таскала воду в бутылке из-под колы. И все-таки мы не успели — раздался какой-то шум, что-то шлепнуло по крыше тента, и на нас полилась жидкость.
— Соляриновая пушка, — сказал Л ако. — Голубую вазу вынесли?
Я бросился в комнату с подвесной койкой.
— Где бея Эвелины?
Пластиковая сетка занавеса оплавлялась, сквозь нее прорывался огонь. Бея сидела, прислонившись к внутренней стене — там же, где и в первый вечер, — и смотрела на огонь. Я схватил ее под мышку и, пригнувшись, побежал к центру, но прорваться туда не смог — все ящики у стены полыхали. Из комнаты Эвелины нам тоже не выбраться, но я вспомнил, что сделал прорезь в стене.