Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

К тому моменту, когда Наполеон появился перед Советом пятисот, обстановка в Совете была накалена до предела и действительно напоминала «якобинское пекло». Малые числом и оттого слабые духом брюмерианцы сникли, два генерала (будущие маршалы империи) - герой исторической битвы при Флёрюсе Ж. Б. Журдан и боевой соратник Наполеона по Итальянской кампании П. Ф. Ш. Ожеро - держали нейтралитет, а якобинское большинство просто буйствовало. Его вожаки требовали от президента Совета Люсьена Бонапарта ответа на три вопроса: где доказательства, что раскрыт некий заговор против Республики? Для чего оба Совета «сосланы в деревню»? С какой целью Бонапарт получает чрезвычайные полномочия?

Наполеон вошел в зал заседаний Совета пятисот один, сунув под мышку свой любимый, украшенный серебром хлыст. Свита в составе генералов Лефевра и Мюрата, нескольких адъютантов и гренадеров, которая сопровождала его, когда он шел по коридорам из одного Совета в другой, осталась по его приказу за дверью. Депутаты- якобинцы, как только увидели генерала, пришли в ярость[1142]. Они повскакивали с мест и, перепрыгивая через скамьи, рванулись к трибуне, куда направлялся Наполеон. Здесь депутаты подступили к нему с оглушительным ревом:

― Долой диктатора! Долой тирана!

Самые агрессивные толкали его, пытались схватить за горло. Великан Дестрем уже был готов пустить в ход свои пудовые кулаки, а Бартелеми Арена (земляк и старый недруг всех Бонапартов) норовил ударить Наполеона кинжалом, когда в зал ворвались Лефевр (мало уступавший своими габаритами Дестрему), Мюрат, наполеоновские адъютанты и гренадеры. Завязалась рукопашная потасовка, форменный кулачный бой, хотя, по некоторым данным, гренадеры против кулаков Дестрема пустили в ход ружейные приклады. Разъяренные законодатели, пользуясь численным превосходством, не уступали ни адъютантам, ни гренадерам, ни самим генералам.

― Вне закона! - старались они перекричать друг друга. - Вне закона!

Наполеон, первый и последний раз в своей жизни оказавшийся в такой ситуации, перед необузданной яростью толпы, был шокирован. Гренадеры буквально вырвали его из рук озверевших депутатов и помогли выбраться из зала. Подоспевший к нему (на всякий случай) Ожеро кольнул его: «В хорошенькое положеньице вы себя поставили!» - «При Арколе было еще хуже! - отвечал Наполеон. - Сиди смирно! Сейчас все изменится!»[1143]

Теперь Наполеон мог рассчитывать только на грубую силу. Но в зале заседаний оставался Люсьен, все еще пытавшийся образумить разбушевавшихся депутатов. Надо было вызволить его оттуда. Меньше десяти минут понадобилось гренадерам 79-го линейного полка, чтобы вломиться в зал и буквально вынести оттуда президента Совета на руках, «словно мощи», во двор. Наполеон тем временем сел на коня, предстал уже готовым к заключительному раунду coup d’état перед фронтом застывших у дворца гренадеров и драгун и сказал им несколько слов, как только он мог говорить с солдатами: «В Совете пятисот собрались заговорщики. Они угрожают мне, Республике, народу. Солдаты, могу ли я положиться на вас?» В ответ ему по солдатским рядам вновь, как это было днем ранее, неслось громовое «виват!»: «Виват Бонапарт! Виват Республика!»

Оказавшийся рядом с Наполеоном Люсьен «поддал жару», пустив в ход любимый прием брата: «Куй железо, пока горячо». Гарцуя на коне между шеренгами воинов и толпами народа, он произнес зажигательную речь: «Генералы, солдаты, граждане! Террористы в Совете пятисот, наглые разбойники, подкупленные Англией, возмутились против Совета старейшин и предлагают объявить вне закона главнокомандующего нашими войсками . Они уже не представители народа, а представители кинжала!» Особенно эффектной была концовка речи: Люсьен приставил обнаженную шпагу острием к груди Наполеона и патетически, à la Тальма, воскликнул: «Клянусь, я собственной рукой убью моего брата, если он посягнет на свободу Франции!»[1144]

Войска и народ встретили заявление Люсьена с восторгом. Наполеон понял, что настал его судьбоносный час. Он дал знак Мюрату, тот ― Леклерку. Все вокруг моментально пришло в движение. Барабаны прогрохотали сигнал «в атаку!». Две колонны гренадеров - одна вслед за Мюратом, другая за Леклерком - под барабанный бой и с ружьями наперевес, ощетинившись штыками, вломились в зал заседаний Совета пятисот. Перекрывая дробь барабанов, загремел голос Мюрата: «Вышвырните-ка мне всю эту свору вон!» - голос, который звучал в ушах очевидцев этой сцены «не только в первые минуты, но и не был забыт многими из них, как мы знаем из воспоминаний, всю их жизнь»[1145].

Депутаты, вмиг потеряв всякую респектабельность, со всех ног бросились из зала - и в двери, и в окна. Путаясь ногами в своих царственных тогах, они прыгали из окон с криками «Да здравствует Республика!» Во дворе и дворцовом саду они наталкивались на солдат, которые провожали их («господ-адвокатов», «убийц» генерала Бонапарта, «подлых наймитов Англии») бранью, свистом, улюлюканьем. Депутаты бежали дальше через двор, через сад, теряя на бегу свои тоги, шарфы и знаки отличия. «По этим отрепьям тог, валявшимся на земле, в канавах, повисшим на кустах, изорванным и жалким, можно было шаг за шагом проследить великое бегство парламентариев», - с грустной иронией писал А. Вандаль[1146].

Мюрат уже через пять минут доложил Наполеону, что «помещение очищено». Пришло время поставить трагикомическую точку в разыгранной драме. Наполеон приказал собрать сколько-нибудь депутатов, еще не успевших спрятаться. Их ловили в кабачках, на постоялых дворах и прямо на дорогах и приводили обратно во дворец. Точное их число неизвестно: «тридцать, пятьдесят, самое большее сто»[1147]. Депутатам было велено оформить это собрание как «заседание Совета пятисот» и принять декрет, по которому обе палаты Законодательного собрания подлежали самороспуску, а вся власть над республикой вручалась трем консулам - Бонапарту, Сьейесу и Роже Дюко. Декрет был «принят» единогласно. Вслед за тем и Совет старейшин, уже информированный о судьбе нижней палаты, вотировал тот же декрет без прений.