Нездешние - Роберт Джексон Беннетт

– О господи! – в изумлении вырывается у нее.

Сперва она вроде бы узнает собственное лицо – наверняка это ее глаза: глубокие, округлые, темные до черноты. И ее губы, темные и узкие, – но лицо мужское, с резкими твердыми скулами и множеством морщин, как будто обветренное многими десятилетиями непогоды. Во взгляде его настороженность и жадная тоска, словно он желает ее понимания и даже любви, но не верит, что такое возможно.

«Как он похож на меня, – думает Мона. – Как брат».

– Что это? – спрашивает она его.

Человек чуть сникает. Кажется, такой ответ глубоко огорчил его.

– Что ты хочешь этим сказать? – спрашивает его Мона.

Он мотает головой. Выглядит совсем расстроенным. Прячет лицо в ладонях.

– Погоди, – просит Мона. – Ты хочешь сказать, что…

И тут все вокруг нее плывет, и она слышит свое имя.

– …айт? Мисс Брайт?

Снова темно. Мона понимает, что у нее закрыты глаза. Открыв их, она видит под собой огоньки Винка. Она снова в лесу: в одной руке у нее окровавленный пустой ящичек, а в другой кроличий череп. Слышно, как кто-то ломится сквозь подлесок. Потом из-за деревьев на краю прогалины появляется Грэйси.

– Что случилось? – спрашивает Мона.

– Вот вы где! – восклицает Грэйси. – Вы целы?

Мона проверяет себя.

– По-моему, да.

– Где вы были? Вы все время были здесь?

Вопрос довольно простой, но Мона не уверена в ответе.

– Я вас полчаса ищу! – объясняет Грэйси. – Проходила здесь, кликала вас, но этого места не видела. Честное слово. Я его вовсе не помню. Такое… – Она замирает, прикипев взглядом к паре ковбойских сапог, торчащих из-под куста. – Это ч…то? Он… мертвый?

– Что? – рассеянно переспрашивает Мона. – А. Да.

– Вы его убили?

– Да.

– О… – Грэйси смотрит на труп, не осмеливаясь на новые вопросы.

Мона обдумывает слова девушки – это что же, стоило ей взять череп в руки, пропала вся полянка? Она вертит костяшку в пальцах, гадая, по-прежнему ли она опасна. Предполагает, что нет: так сказать, батарейка села. Одноразовый билет.

Она возвращает череп в перемазанную кровью шкатулку, встает на колени и прячет ящичек в бурьяне. Не слишком понимая, что он с ней сотворил, Мона определенно не хочет держать его при себе.

– Это они сюда принесли, – объясняет она.

Грэйси, не отвечая, пятится от нее – она видит только тело Ди.

– Грэйси! – резко окликает ее Мона.

Та дергается.

– Ч… что?

– Они привезли сюда эту коробочку, – повторяет Мона. – Они не собирались на нас нападать. Просто доставили эту штуку. Зачем бы?

– Не знаю. Никогда о таком не слышала.

– А твой… – Мона с трудом подбирает слово. – Твой друг слышал?

Она кивает в сторону каньона.

– Никогда о таком не упоминал.

Мона поворачивается спиной к скрытой в траве шкатулке.

– Она меня куда-то перенесла. Я ее открыла, и она… думается, перенесла куда-то всю поляну. Это был не Винк. То есть я знаю, что в Винке много мест, которые на самом деле не в Винке, как бы это ни понимать. Но… то было еще дальше.

– Зачем бы им вы?

Мона уже поднимается к устью каньона.

– Думаю, им нужна была не я, – говорит она. – Идем. Познакомишь со своим дружком.

У Болана – не то что у большинства его работников – машина не для крутого мачо: он выбрал себе колесницей не спорткар в неоновых цветах, не могучий навороченный грузовик, а простенькую неприметную «Хонду Цивик» с единственным предметом роскоши – спутниковой рацией. Решился он на покупку этой машины в тот день, когда возвращался домой на своем «камаро», имея в багажнике три четверти миллиона долларов, и руки дрожали при мысли, как он станет объяснять свой груз какому-нибудь патрульному, остановившему его исключительно из бессознательной неприязни к навороченной тачке.

Нет. У Болана были другие планы на жизнь. Лучше он будет ездить в задрипанной безликой колымаге, чем его вот так прихватят за шиворот.

Только вот на «Цивике» в здешних краях далеко не уедешь. Болан никогда об этом не задумывался, потому что и не собирался в горы: и в Винк ему никогда не хотелось, еще чего – вилять по серпантину, так что он выбирал машину не по способности одолеть местные дороги. Но вот он осиливает этот безумный спуск, морщится в ожидании очередной крутизны, когда придется что было мочи жать на тормоза.

Наконец он добирается до перекрестка. Это место он видел только на карте; сюда часто приходилось отправлять за посылками Циммермана, чтобы тот вернулся с несколькими футами неправдоподобно чистого героина. Наяву зрелище несколько сюрреалистическое. Чуть ниже ему виден плакат, приветствующий въезжающих в Винк, а дальше – хрустальная паутина городских улиц.

Болан, вздымая тучи пыли, съезжает с дороги и выходит из машины.

В свете фар пыль превращается в туманный вихрь цвета хаки. Он почти непроницаем для глаз. Болан помнит сообщение аппарата – «придется тебе заглянуть вниз» – и послушно заглядывает.

Там, конечно, одни камни. Но когда пыль оседает, он видит, что остановил машину на краю небольшого обрыва. И даже не заметил. Не остановись – слетел бы вниз.

Нервничая (Болан не любит высоты), он подходит к краю и смотрит вниз. Под обрывом длинная расщелина, теперь, когда поредела пыль, полная розовым лунным светом. Всего в нескольких ярдах под собой Болан видит небольшую впадину и находит в ней нечто неприятно органическое, словно каменный обрыв обзавелся пупком или (Болану не нравится такой оборот собственной мысли, но куда денешься) чем-то вроде вагины.

Конечно, это то самое место. Наверняка.

Болан десятки лет не работал посыльным, но ума прихватить фонарик ему достало. Взяв его, он идет по обочине, высвечивая камни и деревья, отыскивая путь. Он находит единственную тропинку – невероятно опасную, почти отвесно спускающуюся в расщелину. Но все же здесь не так круто, как на скальном обрыве.

На дорогу уходит минут двадцать. «Это, – думает он, – отхаркнется тому кошмарному мудаку немалыми деньгами».

Хотя на деле он ничего такого не замышляет.

Добравшись до дна расщелины, он упирается ладонями в колени. Переводит дух. А когда собирается с силами, чтобы поднять голову, видит, что он не один.

Кто-то стоит перед отверстием в обрыве. Смотрит стоящий не на Болана, а на луну: застыл прямо под бледно-розовым диском, воздев руку и скрючив пальцы, словно в отчаянном усилии дотянуться, сграбастать.

Болан различает бледно-голубой костюм и белую панаму. Он ждет знака, но стоящий так и стоит, замерев, тянется к луне. Сдавшись, Болан направляется к нему, хоть и не без опаски.