Сто страшных историй - Генри Лайон Олди

А нос? Всем носам нос! Длиной в ладонь, не меньше, этот нос словно был создан для того, чтобы прятаться от насмешек под длинной рыбьей маской. На свой восхитительный нос Широно мог бы повесить пять, а то и шесть шнурков с монетками – и клянусь, ни один шнурок не соскользнул бы на землю.

Передо мной стоял тэнгу[2], «небесная собака».

Вернув себе самообладание после внезапного потрясения, я отметил, что во внешности моего нового слуги все-таки больше человеческого, чем это могло бы показаться на первый взгляд. Да и на руках Широно было по пять пальцев, а вовсе не по два, как рассказывали о тэнгу. По улице ему не стоило бы расхаживать без маски, но мне не составило труда довольно быстро привыкнуть к удивительному облику Широно.

– А что? – внезапно, ни к кому не обращаясь, заметила О-Сузу, наша неугомонная служанка. – Очень даже представительный мужчина. Ноги, руки. Ест, наверное, за двоих. И вообще, кто имеет длинный нос, тот имеет длинный…

Крепкий подзатыльник, отвешенный ей матушкой, помешал нам узнать, какими завидными качествами обладают длинноносые мужчины. О-Сузу прикусила язык, всхлипнув от боли и внезапности, а матушка рукой, вернее, только что очищенной морковкой указала на Каори: мы-то, зрелые дамы, все понимаем, но дитя? Невинное дитя?! Держи рот на замке, дура!

– Ты человек? – на всякий случай спросил я у Широно.

Он выпрямился, расправил плечи:

– Я Широно из деревни Барудзироку! Разумеется, я человек!

Гордость превыше неба звучала в ответе.

– У тебя есть что-то, – продолжал я, не заботясь его гордыней. Сейчас мне было не до того, чтобы щадить самолюбие Широно, кем бы он ни был, – что ты захочешь скрыть от меня! Что-то, что утаишь?

– Ни на земле, ни на небе нет ничего, что природный самурай скрыл бы от своего господина! Долг превыше всего!

Он поник, сгорбился:

– Ну, или слуга от хозяина. Спрашивайте, господин.

– Твои сандалии, носки… Это обувь, одежда – или части твоего существа?

– И то, и другое, господин. Сейчас уже больше обувь. Если все пойдет хорошо, правильно, станет просто обувь и одежда. Для этого я и пошел на службу к господину Абэ.

– Веер?

– Хватит, – приказали от ворот. – Не сейчас. Не при всех.

Во дворе стоял мой отец. Увлечены внешностью Широно, мы проморгали, когда Торюмон Хидэо вернулся домой. Было ясно, что отец устал. Было видно, что уже какое-то время он наблюдает за нами и в первую очередь за Широно, не вмешиваясь. Приблизясь к моему слуге, отец продолжил изучение примечательной внешности Широно. Если гордости слуги сейчас и наносился ущерб, Широно никак этого не выказывал.

– Соседи, – сказал отец, обращаясь к Широно. – Соседи твоего прошлого хозяина. Они видели тебя без маски?

– Нечасто, господин.

– И что они решили?

– Я очень незаметен, господин. В это трудно поверить, но когда я этого хочу, меня словно и нет. Если же соседи все-таки видели мой нынешний облик…

Нынешний, отметил я. Значит, был и другой.

– Они считали, что это маска. Еще одна маска, господин, вроде театральной, призванная скрыть отвратительную личину каонай. Если есть карп, почему не быть тэнгу?

Слово «тэнгу» он произнес с видимым отвращением.

– Это хорошо, – кивнул отец. – Я не хочу сплетен. Пусть никто не говорит об этом за пределами нашего дома. Никто, слышали?

– Жалко, – пискнула Каори. – Такой красивый…

О-Сузу тяжело вздохнула.

– Никто, – повторил отец, словно печать поставил. – Ни единого слова. В остальном… Рэйден-сан, я прошу вас обсуждать ваши служебные дела с вашим новым слугой наедине, без участия семьи. А сейчас пора ужинать. Что, еще ничего не готово?

Потом, взглядом показал я Широно. Все разговоры – в другой раз.

____________________________

[1] Хизэши цитирует слова, произнесенные богиней Идзанами в адрес своего мужа бога Идзанаги, когда они встретились во время акта творения мира и других богов.

[2] Тэнгу (букв. «небесная собака») – лесной дух, своего рода леший

1

Живьем съест и косточки обглодает!

За ночь бог скуки, если есть такой, успел покрыть небо ровным слоем уныния. Серое, безрадостное, оно простиралось с востока на запад и с севера на юг, сколько хватало глаз. Прикидывалось тучами, только врешь, не обманешь! Какие это тучи? Ни тебе грозовой черноты, ни сизых туш дождевых облаков. Под тяжестью уныния небеса явственно просели, давили на голову.

Помню, Мигеру как-то говорил, что в тех краях, где он родился и вырос, уныние считается смертным грехом. Я не понял, что значит смертный грех, но промолчал, только кивнул. Сейчас, глядя в небо, начинаю понимать. Смертный, какой еще?

Разве это жизнь?

Не успел я выйти за ворота, как зарядил дождь, мелкий и нудный. Мы надолго, шептали капли, барабаня по земле; хорошо, если до конца дня. Пришлось вернуться за зонтом. Зонт у меня новенький, красивый, из черной промасленной бумаги с алым кругом по центру. Не вполне по центру, если честно, но чтобы заметить эту оплошность изготовителя, надо приглядеться.

Я в свое время не заметил, а потом было поздно.

Широно нахлобучил поверх маски соломенную шляпу жутких размеров – вряд ли меньше моего зонта! – и мы поспешили в управу. Сказать по правде, спешил один я, слуга же шагал размеренно, вразвалочку. При этом он не отставал от меня ни на шаг, все время маяча за плечом как приклеенный. Сандалию он действительно починил – и я старался не оборачиваться лишний раз, чтобы не видеть картину, способную свести с ума: Широно идет по мокрому булыжнику в своих головоломных гэта на единственной подпорке.

Какая вопиющая непочтительность! Господин, понимаешь, торопится, едва не бежит, а этот журавль вышагивает себе как по любимому болоту!

Журавль?

Я вспомнил лицо, скрытое за служебной маской карпа; лицо, которому лучше было притвориться безликим воплощением позора, нежели открыться людям. Настоящие каонай идут на службу к дознавателям, чтобы вернуть утраченное лицо ценой жизни. Зачем на службу пошел ты, Широно? Чего ты хочешь? Что не успел подарить тебе дознаватель Абэ, если тебя унаследовал я? Господин Сэки не предупреждал меня насчет твоих стремлений и их цены; впрочем, он и насчет Мигеру меня не предупреждал. Просто сказал, что это знание способно сильно отяготить жизнь дознавателя…

За свою семью я не беспокоился – отцовский приказ не раскрывать рты попусту для них много значил. Беспокойство вызывал разве что бойкий язычок Каори, но с другой стороны – кто ей поверит? У такой дома и Небесная Черепаха проживает, и вся дюжина богов счастья…