По обе стороны любви - Елена Лобанова

Беспричинная тоска опять подступила к Веронике.

Когда-то, тысячу лет назад, она шла по такой же аллее с мужем — нет, тогда еще не мужем, а неведомым и прекрасным, лучшим в мире человеческим существом. И сама она тоже была неведомым и прекрасным существом. И то, что они шли вместе по этой дороге среди цветов — живых, а не стеклянных, — означало что-то необыкновенно важное, самое важное, невыразимое словами…

Но разве никак нельзя больше вернуть это? Разве нельзя отправиться гулять по городу, как в юности, под шорох листопада и обрывки случайных мелодий? — возразила она своим же мыслям. И с обреченностью ответила сама же себе: нельзя. Ибо все те мелодии смолкли и осенние листья давно засыпали потайную тропинку к тому прекрасному и невыразимому… обману.

Так что лучшее, что можно теперь сделать, — это постараться устроить все как у людей. Посидеть вечером с детьми, или с мужем за кофе у телевизора — хотя кофе когда еще закончился! — вот-вот, купить кофе и попытаться наконец остановить это сумасшествие, вечно в спешке, бегом, высунув язык: вторая смена, или собрание, или успеть за хлебом, пока не расхватали… а кстати, пластилин! Надо же немедленно найти Маришке пластилин на завтра, на урок труда! Опять чуть было не забыла…

Однако вместо веселой ярко-желтой вывески «Канцтовары» на углу в глаза холодно блеснуло неоновое сообщение: «Сотовые телефоны». И не успело еще сознание переработать эту информацию, как прямо из-под неоновых букв навстречу ей снизошел не кто-нибудь, а сама Беспечная-мать в кожаной мини-юбке и во всем великолепии вечернего макияжа.

Беспечная была красавица в стиле вамп: с огненными очами, черными как ночь волосами и ярко-алыми губами. Таких роковых вампирш можно было встретить у Светки на страницах «Космополитена». Но сейчас Вероника, увы, не сидела с игрушечной кофейной чашечкой на Светкиной кухне, а торопилась на работу. И потому поспешила сделать официально-приветливое лицо.

Беспечная прищурилась и вымолвила, не разжимая губ:

— Здрастн…

— Здраствуйте-здраствуйте! — с поспешной готовностью по дурацкой привычке откликнулась Вероника.

И тут же вспомнила наказ директрисы: перед собранием обязательно провести с матерью предварительную беседу наедине. Морально подготовить, так сказать.

Выходит, удачно, что встретились! Похоже, хоть что-то получится у нее сегодня сделать вовремя!

Однако следующие пять минут показали, что не оправдалась и эта последняя надежда.

Предварительная беседа упорно не складывалась.

— Вы только, я вас очень прошу, на собрании его не защищайте при нем же, — говорила Вероника. — Ну, в смысле пускай сперва другие родители выскажутся. И не переживайте особенно, там не много и будет — человек шесть-семь всего. Это ж будний день, люди на работе.

— Всю дорогу в школе за справедливость воевала! Одна против всех! И сын мой такой же, — говорила Беспечная. — У него характер — в деда, моего папу! Казак!

— За блузку Гришиной, конечно, платить вам придется, — говорила Вероника. — Все-таки масляной краской, да на шелк — это ж никакой растворитель не возьмет. Ну и насчет урны тоже… я имею в виду, которую он на той неделе в туалете поджег. А вот кто из баллончика брызнул, так это еще предстоит разобраться. Светлана Петровна точно не видела — спиной стояла. Вполне мог и Куценко, мало ли умельцев!

— А в краже человека обвинить! — говорила Беспечная. — Завуч ваш, бородатый этот, вызвал: «Пускай, — говорит, — признается, а то хуже будет!» Ну и что теперь?! Плейер-то нашли! А извинился кто перед ребенком?! Я уже корвалола два пузырька выпила! А Леха: «Да не слушай ты этих учителей, — говорит, — ну их на фиг!»

В конце концов Вероника замолчала, рассудив: может, женщине просто нужно выговориться? Может, будет поспокойнее…

На собрание Беспечный-сын явился в полном соответствии со своей фамилией: с сережкой в ухе и не вынимая рук из карманов куртки.

Родительский комитет разом оживился:

— Руки-то из карманов вынь! И к доске не приваливайся. Молодой еще, постоишь перед взрослыми!

— Действительно, Леша, в присутствии родителей… надо бы как-то… да. Итак, сегодня мы собрались, чтобы… э-э… поговорить о поведении Беспечного Алексея. Алеша, наш родительский комитет… э-э… обеспокоен твоими поступками и… в общем, ждет объяснений.

— Вот именно! Объяснений! Ну-ка, объясни нам про свой газовый баллончик!

— Баллончик? Так он не мой, а Куценкин, — с полной невозмутимостью ответствовал Беспечный.

— Куценкин? Ишь ты! И брызгал Куценко?!

— А никто и не брызгал. Я попробовал только один раз. — И ребенок скромно опустил пушистые девичьи ресницы.

Родители онемели. Потом вразнобой закричали:

— Попробовал?! Полдня класс проветривали, в коридоре занимались!

— Садист растет, вы подумайте!

— У моего ребенка и так аллергия, еще обострения не хватало!

— К психиатру таких надо.

— А банку с краской кинуть в девочку?!

— Так я ж в нее не метился!!! — гаркнул Беспечный во весь формирующийся бас.

— Хуже всех! Один мой сын хуже всех! Садист, значит! Еще и шизофреник! — перекрыло все голоса рыдание.

Оказалось, Беспечная-мать уже плакала навзрыд в своем углу, размазывая платком макияж в стиле вамп.

— Да что вы, никто не имел в виду… успокойтесь! — всполошилась Вероника. — Мы же вас вызвали, чтоб спокойно все обсудить… И… согласитесь, все-таки вы в школу… э-э… нерегулярно ходите! В прошлом году, по-моему, два раза всего?

— А когда мне ходить? Трое похорон в прошлом году с января — дядя, бабушка и брат двоюродный! Это ж все пережить — как вы думаете?! — прорыдала Беспечная.

Вероника не знала, что и сказать. Уши ее, чувствовалось, запылали.

Родители присмирели.

— А у нас в семье за прошлый год семеро умерли! — четко раздалось вдруг в тишине, и все испуганно повернулись к Гришиной. — Но при этом ни одного собрания я, представьте себе, не пропустила!

— Интересно — сразу семеро! — удивилась сквозь слезы Беспечная и предположила: — Отравили вы их, что ли?

Дальнейшие события развивались неуправляемо.

В течение двух минут родительский актив исчерпывающе охарактеризовал Беспечную-мать, сына и всю их семью. В ответ Беспечная-мать, не скупясь на выражения, посулила половине присутствующих в скором времени нянчить внуков, а второй половине — носить передачи известно куда.

— И вот, веришь — я ничего сделать не могла! — доказывала Вероника мужу. — Как с цепи все посрывались! Хорошо хоть, она от слез говорить совсем не могла, убежала и Лешку утащила. А то бы… Нет, это я не знаю, что такое! И что мне теперь в протокол писать? И директриса что скажет? Прямо хоть увольняйся, честное слово… Коля, ты слышишь? Николай!