Что осталось после нее - Элен Мари Вайсман

— Понятно, — сказала Иззи. Девушка слегка шепелявила, но в остальном ничем не отличалась от компании противных девиц — у нее была идеальная фигура, макияж и одежда. Что ей надо, зачем она с ней заговорила?

— Меня зовут Александра, — представилась девушка. — Или просто Алекс.

Иззи закрыла шкафчик и, прижимая к груди учебник математики, ответила:

— А меня Изабелла. Или просто Иззи.

— Красивое имя, — улыбнулась Алекс. — Тебе идет. Слушай, эта Шэннон и ее подруги вечно воду мутят. Лучше не обращать на них внимания и не связываться.

— Мне об этом сегодня уже говорили.

— Неудивительно, ведь это правда, — сказала Алекс.

Иззи пожала плечами.

— Честно говоря, они меня не волнуют. Какое мне до них дело?

Алекс улыбнулась.

— Ладно. Потом не говори, что я тебя не предупреждала. Вряд ли ты сталкивалась с такими, как Шэннон.

— Почему я должна ее бояться? — удивилась Иззи. — Я же первый день сегодня.

— Ее парень за тебя вступился, — нахмурившись, объяснила Алекс. — Это раз.

— А я здесь при чем?

— Ни при чем. Но у нас в классе училась девочка, которая, по мнению Шэннон, заигрывала с Итаном. Ей пришлось перевестись в другую школу.

— Тебе она не нравится?

Алекс на мгновение отвела глаза и слегка помедлила с ответом. Но это едва заметное движение, крошечная пауза навели Иззи на мысль о том, что она, возможно, говорит неправду. А если Алекс — шпионка, которую подослала Шэннон? Вдруг она приказала ей подружиться с Иззи, чтобы передавать ей все, чем она поделилась?

— Мы когда-то дружили, — ответила Алекс. — Но это было давно.

— А потом что случилось? — поинтересовалась Иззи. Вопрос бестактный, ну и ладно. Главное — не попасть в ловушку.

— Давай потом пообщаемся? — предложила Алекс. — Если хочешь, могу подвезти тебя домой. У меня «бэха». Старье, конечно, но я сама ее купила. Главное, что на ходу.

Иззи вонзила ногти в обложку учебника. Что же делать?

— Я лучше на автобусе, — сказала она. — Опекуны не разрешают садиться в машину к тем, кого я не знаю.

— А если я к тебе домой приеду? — предложила Алекс. — Познакомишь меня с опекунами. Потом можем вместе погулять.

Иззи чуть не согласилась, но Алекс вдруг отвела взгляд и уставилась в коридор. Выражение ее лица изменилось: рядом с ними, в облаке духов и других парфюмерных запахов, стояла Шэннон со товарищи. Она с горящими глазами смотрела на Алекс, словно ей не терпелось поделиться отличной новостью.

— Ты придешь сегодня? — спросила она. — Родители Дэйва уехали во Флориду, а его холодильник набит пивом!

Алекс поморщилась. Она хотела что-то ответить, но Шэннон сделала вид, что только сейчас заметила Иззи.

— О! — Она оглянулась на подружек и улыбнулась Иззи: — Ты тоже приходи, я тебя со всеми познакомлю.

— Я… — заговорила Иззи.

— Не забудь, ты обещала принести текилу! — перебила ее Шэннон, глядя на Алекс.

Та не успела ничего ответить, потому что Шэннон и ее подружки с хохотом помчались прочь по коридору. Иззи недоуменно посмотрела на Алекс.

— Она поняла, что я говорю о ней, и специально подошла, чтобы ты подумала, что дело нечисто, — объяснила Алекс.

— Ясно, — ответила Иззи. — Ну мне пора. — Она обошла Алекс и направилась по коридору. Похоже, ей предстоит непростой год. — Еще увидимся!

Психоневрологическая лечебница Лонг-Айленд, 1 января 1930 года

Два с половиной месяца спустя после ссоры с родителями Клара стояла у узкого шестисекционного окна на третьем этаже Нортон-коттеджа и разглядывала территорию лечебницы. Наступило утро нового года, и серые мрачные облака загородили низкое зимнее небо. Ночью дул сильный ветер, поднялась метель, и все вокруг стало белым. Кедровые деревья поникли под грузом тяжелого снега, а вода в бегущем ручье стала такого же цвета, как могильные камни. Сгорбленный уборщик подметал дорожки. Он сгребал мокрый снег в кучи, которые поднимались все выше и выше, и его красная шапка прыгала вверх-вниз. Низкий черный грузовик убирал широкий проезд. Лопасти поднимались и опускались, словно крылышки гигантской осы; через тонкое вибрирующее стекло были слышны грохот мотора и скрежет металла. Ветер наконец стих, но спустя несколько минут небеса вновь разверзлись, внезапно обрушив на землю рой пухлых снежинок.

Клара, смахивая слезы, думала о том, где она встретит следующий Новый год. Она мечтала избавиться от родительского гнета, жить с Бруно и вместе с ним растить ребенка. Но сначала нужно выбраться из лечебницы. Надо убедить доктора Торна, что ее незачем держать взаперти. Хотя до сих пор ей это не удалось. Слова ее отца значили для него гораздо больше, чем ее объяснения.

Что ж, хорошо, что хотя бы утреннюю прогулку отменили. Ей не очень-то хотелось выходить на стылую улицу, на снег и холод. К тому же она все утро просидела в уборной, потому что ее сильно тошнило. После первого утреннего приступа она совсем выбилась из сил и дрожала всем телом. Клара провела рукой по животу. Она была готова на все, чтобы защитить ребенка, который находился в ее чреве. К счастью, глядя на девушку, никто бы не догадался, что она беременна, но она чувствовала твердый комочек под пупком. У нее родится девочка, это точно. Каждую ночь, уже больше недели, ей снился младенец в розовом кружевном платьице. У ее доченьки будут темные кудряшки, как у Бруно, и такие же темно-шоколадные глаза. Она сглотнула возникший в горле комок. Поразительно, как сильно она ее любит, хотя ни разу не видела!

Клара задумалась о своей матери, Рут. Интересно, забеременев первым ребенком, прикрывала ли она рукой растущий живот, обещала ли всю жизнь любить и защищать его, несмотря ни на что? Или злилась оттого, что живот мешает ей надевать любимые наряды? Предвкушала ли она тот день, когда новорожденный появится на свет и она сможет взять его на руки и поцеловать в крошечный, чудесно пахнущий лобик, или мечтала побыстрее разродиться и сплавить ребенка няне, чтобы вернуться к обычной жизни? Похоже — второе. Иначе как любящая мать смогла превратиться в эгоистку, которой нет ни малейшего дела до того, что ее дети страдают?

Клара постаралась прогнать мысли о матери. Какой смысл пытаться понять, что за человек женщина, благодаря которой она появилась на свет божий? Ничего это не даст. Она отвернулась от окна, села на узкую кровать, кутаясь в свитер, и посмотрела на запечатанный конверт на столе. Отец прислал письмо — второе с тех пор, как ее больше двух месяцев назад доставили в лечебницу. А она-то писала ему каждый день, умоляя об освобождении. Конверт цвета слоновой кости лежал на этом месте, когда она час назад вернулась в палату после завтрака. Она раз двадцать брала его в руки, проводила большим пальцем по заклеенному шву, но возвращала обратно.