Шаг за край - Тина Сескис

— Детка, помни, я тебя предупреждала: не ожидай слишком много, — говорит Ангел, когда мы поднимаемся по лестнице.

По ковровой дорожке на ступеньках будто вихрь пронесся — комната ужасна. Матрас омерзителен, стены из щербатых ДСП разукрашены яичной скорлупой персикового цвета, а потому поблескивают в потемках вместе со светом. Стоит один пустой шкаф для одежды из бежево–коричневого пластика. Комната провоняла лежалыми картонками из–под всякой снеди навынос и еще чем–то нераспознаваемым. На ковре толстый слой пыли и бог знает что еще. Мое хорошее настроение испаряется, опять чувствую себя ошеломленной, огорошенной, словно все это не так и я не в том месте. Вспоминаю, что постельного белья у меня нет. Спать на таком матрасе я не могу, это я знаю твердо, только пол выглядит не лучше. «Как моя жизнь скатилась до того, что я оказалась именно тут и именно сейчас? Как она пошла наперекосяк?» Ангел читает по моему лицу.

— Послушай, детка, надеюсь, ты не сочтешь меня слишком навязчивой, но я позже уйду на работу и до утра не вернусь. Почему бы тебе на эту ночь не воспользоваться моей кроватью? Там все в порядке, простыни я сегодня сменила. — И она подталкивает меня к двери, а потом и через лестничную площадку в комнату, в которой кавардак, зато вполне чисто и есть одеяло с вышитыми на нем ромашками. Обнимаю ее и благодарю — и раз, и другой, а едва дождавшись, когда она уйдет, сбрасываю джинсы и насквозь пропотевшую майку и падаю на ее кровать, надежно пристроив полную денег сумку между матрасом и стеной.

На следующее утро просыпаюсь рано и не понимаю, где я. Прокрутила в уме события вчерашнего вечера, вспомнила про рюмки водки, вонь от готовки на кухне, бобы… хибару, которая теперь моя комната. Вспоминаю, что я не в той комнате, слава богу, а в комнате Ангел. Точно, моя комната для жизни не приспособлена. С усилием заставляю себя выбраться из постели, натягиваю вчерашнюю одежду и иду еще раз взглянуть на соседнее помещение. При солнечном свете комната выглядит еще непригляднее, чем вчера вечером, если такое вообще возможно, хотя я и стараюсь, пусть и ненадолго, забыть о своем милом доме в Чорлтоне, где жила до вчерашнего дня. Решаю, что должна что–то предпринять, иначе, честное слово, непременно сойду с ума. Спускаюсь вниз приготовить чашку чая: в это время, наверное, на кухне никого и, будем надеяться, можно будет попросту стянуть пакетики с заваркой и молоко, вот до чего мне хочется чаю. Красный пластиковый чайник выглядит гадко, внутри весь в накипи, а снаружи на нем такой слой грязи, что легко можно ногтем свое имя выцарапать. Все кружки в пятнах, большинство с щербинами. Я полазила по полкам над раковиной и нашла пачку заварных пакетиков. Как раз когда я лью кипяток в самую приличную кружку, какую смогла отыскать, входит Шанель, девица, которой принадлежит этот дом. На ней короткий желтый махровый халатик (на вид потертый), который оставляет открытыми ее длинные худые ноги бегуньи на марафонские дистанции.

— А‑а, — роняет она. — Это ты.

Жутко неловко. Я не видела ее с тех пор, как вчера она захлопнула дверь перед моим носом. Чувствую себя тайком забравшейся в дом воровкой.

— Здрасьте, — мямлю я. — Спасибо, что все же дали мне снять комнату.

— Ангел скажи спасибо, — хмыкает Шанель. — Она за тебя горой встала. Как я понимаю, опять концерт устраивает, изображая добрую самаритянку; пусть, думаю, ей, должно, от этого легче дышится.

Не знаю, что на это сказать, так что просто вежливо улыбаюсь, отжимаю чайный пакетик о стенку кружки, потом выуживаю его и аккуратно укладываю сверху в переполненное мусорное ведерко.

— Та комната грязновата малость, — продолжает Шанель, уже не так враждебно. — Фидель оставил ее в ненадлежащем состоянии. Я собиралась порядок навести, прежде чем в нее кто другой въедет.

— Я не против сама порядок навести, — говорю я с готовностью. — Я обожаю делать такие вещи. Мне все равно нужно постельное белье и всякие мелочи купить, так что я заодно еще кое–что прихвачу — сама и заплачу, конечно. Тут поблизости есть «Икеа» или нечто в том же духе?

Шанель, похоже, нравится направление, какое принимает наш разговор, теперь она уже почти дружелюбна. Снабжает меня подробными указаниями, как добраться до какого–то Эдмонтона, и одалживает немного своего молока, которое принесла с собой из холодильника, стоящего в ее комнате. Меня, считай, облагодетельствовали.

«Икеа» как раз открывалась, когда я туда добралась, и, поскольку сегодня вторник, да еще и утро, магазин практически вымер. Чувствую себя крошечной и одинокой, поднимаясь на эскалаторе внутрь громадного синего здания, прихватываю большой желтый мешок для покупок и устремляюсь к закупочным приключениям, следуя за указателями–стрелками, как та Дороти[7], мимо ярких малогабаритных кухонь, по расположенным толком зазывным складским проходам, обходя уютные притягательные гостиные. Я делаю все как надо и чувствую себя почти нормально, словно я обычная очередная покупательница, — пока не делаю еще один поворот на колдовском пути и не оказываюсь вдруг нежданно–негаданно в детском отделе. Кроватки в виде автомашин и игрушечные комоды–драконы, громадные ящики, полные симпатичных игрушек, стеной окружают меня со всех сторон. Маленькая девчушка неспешно ковыляет рядом, держа в руках обезьянку, и широко улыбается матери, которая убеждает ее положить игрушку на место. Мое сознание взрывает образ моего мальчика, боль в груди напоминает, что я, несмотря ни на что, еще жива, не застряла в радужных мечтаниях, и я продолжаю свой путь, уже совсем перейдя на бег, опустив голову и не поднимая глаз, пока не достигаю конца. Тяжко дыша, прислоняюсь к стеллажу, уставившись в стену рядом с лифтами, и очень хочу в этот миг бросить все, не быть здесь, раствориться в небытии.

Это слишком.

Кажется, я способна убежать от себя самой, только если буду жестче держать себя в руках, оставлять в прошлом любую сторону моего прежнего существования, если перестану реагировать на детей. Выпрямляюсь, расправляю плечи и старюсь глубоко дышать. Хорошо еще, никто не видел на этот раз, как меня охватила паника, но мне надо быть осмотрительнее, я не могу позволить себе и дальше вести себя как маньячка какая–то. Передо мной кафе, и, не обращая внимания на быстро бьющееся сердце, ловлю себя на том, что хочу есть, а потому ставлю на поднос полный английский завтрак, добавляю банан, яблоко, йогурт, какую–то плюшку, пакет апельсинового сока, кружку чая. Потом сижу в одиночестве среди длинного ряда столиков, откуда видна автостоянка, и с наслаждением, не спеша, поедаю все — до последнего кусочка. Сосредоточенность на еде помогает отправить обратно в прошлое всплывшее в памяти. Когда я возвращаюсь в магазин, там уже более оживленно, чем прежде: вокруг много маленьких детей, только теперь я уже к этому готова. Изучаю карту–схему и направляюсь прямо в секцию кроватей, не обращая внимания на путь, который указуют стрелки, да еще и срезаю углы, пробираясь между диванами, идя напрямик позади зеркал, забывая обо всем и вся. Присмотрела себе дешевую белую односпальную кровать, слишком солидную и стильную для тех денег, что она стоит, и записываю в блокноте ее шифр. Выбираю матрас, потом смотрю тканевые гардеробы, которые расположились (так удобно!) по пути, и беру простой, каркасный, с белым полотняным чехлом. Прежде я много раз бывала в «Икее», так что порядки мне известны, и я со свистом промчалась по торговому залу, заполняя свой желтый мешок всякой необходимой домашней утварью, и, чем больше товаров я набирала, тем легче становилось это делать, — это как гипноз, как наваждение, как болезнь под названием «лихорадка супермаркета». Устремляюсь дальше на склад самообслуживания, ящики с моими шифрами уже готовы, потом делаю круг на выдачу крупногабаритных товаров забрать свою кровать, где молодой азиат с добрыми блестящими глазами помогает мне погрузить все на тележку. Наконец добираюсь до кассы, где и очереди–то почти нет: должно быть, все еще рано. Кровать, матрас, штанга с вешалками для одежды, постельное белье, подушки, коврик, плафон на лампу, шторы — все это в радующих глаз оттенках белого или кремового стоит меньше 300 фунтов. Заняло у меня это чуть больше полутора часов, включая завтрак. Ощущаю глупое, но приятное довольство собой. Оставляю все, в том числе и мелочи, в отделе доставки с указанием привезти заказ после обеда и успеваю на автобус обратно в Финсбери — Парк. Выхожу у грязного магазинчика хозтоваров и покупаю самую большую банку белой блестящей эмали, валик и несколько кистей. Когда добираюсь домой (домой!), там, кажется, никого, кроме Смуглого Малого Один. Он готовит у плиты нечто тошнотворно пахнущее и нисколько не обращает на меня внимания, будто глухой, когда я залпом выпиваю стакан воды у раковины. Уже половина второго, нужно поторопиться. Бегом взлетаю по лестнице, переодеваюсь в футболку и единственные шорты, которые захватила с собой, сдвигаю старую кровать и шкаф на середину комнаты и принимаюсь красить.