Аномалия - Вик Тори

Да, это я хорошо понимала. В стабильном обществе – стабильный идиотизм. Если перевод на другую работу закреплен указом правительственного органа, мало не хотеть этого или ненавидеть начальника. Даже если на общем собрании устроить скандал и заявить, начальнику, что он – кретин, ничего не изменится. Да, может быть, он попробует писать жалобы в комитеты и департаменты, просить перевести обидчика на новое место. Но ему придется ждать, пока на том, «новом» месте, тоже кто-то не выдержит и назовет начальника идиотом. Место каждого из нас определено и закреплено законом. Да и сейчас не тот случай. Если Феликс назовет мое имя, хочу я этого или нет, придется идти вместе с ним на баррикады.

— Тебе повысят зарплату, предоставят новое жилье, — уговаривал меня Феликс.

— Мне не нужно новое жилье! — я вспомнила о подвале.

— Ну не хочешь – не надо. Зарплата-то хоть тебе нужна?

Я промолчала. Деньги никогда не были в моей жизни решающим фактором. Уж что-что, а именно они — больше условность, чем необходимость. Мы ни в чем не нуждались. Мы не голодали, жили в тепле и комфорте. А заплата – всего лишь система поощрения, гнаться за которой я перестала еще лет десять назад.

— Феликс, ты меня подставляешь. Ты не знаешь, как мне теперь страшно жить. Меня постоянно караулят журналисты, мне шлют угрозы! Все думают, что виноваты мы, врачи! Что мы проводим опыты!

— Ты же знаешь, что это чушь!

— Я знаю, а они – нет. А ведь имеют полное право знать! И что теперь? Ты забрасываешь меня в отдел, который будет лишать людей надежды, который будет выскребать детей из лона матери и отправлять под микроскопы!

— Анна, тебе, как и остальным сотрудникам центра, будет полагаться охрана. Они будут сопровождать тебя из дома до работы, потом с работы до дома, они всегда будут рядом.

У меня по спине побежали мурашки. Если за мной по пятам будет ходить сотрудник правительственной охраны, как же мне тогда жить? И самое главное, как тогда жить моей маме?

— Тем более что это не будет длиться вечно. Поверь, тысячи ученых работают над этим вопросом, ситуация проясняется. Скоро все станет известно, и мы поможем тысячам, если не миллионам семей! – Феликс находил сотни аргументов, и было ясно – все уже решено. Мое согласие – всего лишь формальность.

— Феликс, все, что случится – на твоей совести, — сказала я и вышла из кабинета.

Побродив немного по пустым коридорам клиники, я немного пришла в себя. Раз изменить ничего нельзя, а барахтаться бесполезно и даже опасно, то остается одно — плыть по течению.

Чтобы не нарваться на толпу журналистов, я решила уйти через черный ход. Но и там меня ожидало не самое приятное зрелище. Прямо к задним дверям клиники подъехала черная бронированная машина, из нее вышли люди в белых комбинезонах, и, не обращая на меня никакого внимания, зашли внутрь. Мне стало интересно, кто они такие и зачем приехали, но буквально через несколько минут все прояснилось: те же люди вышли из центра со знакомыми желтыми банками в руках, где в растворе формалина, как в желе, застыли скрюченные зародыши.

Люди в белых комбинезонах были из той службы, которая в конце каждой недели забирала абортированных эмбрионов. Они спокойно погрузили банки в машину. Ни единой эмоции на лицах. Полное безразличие. А у меня при виде этих банок каждый раз к горлу подступала тошнота.

Да и вообще, в последнее время я стала слишком мнительной. До сих пор не отступали воспоминания о тех самоубийствах, невольным свидетелем которых я стала. Мои руки при виде крови предательски трястись. Врач называется… Внутри меня как будто переключилось что-то с плюса на минус, я начала воспринимать мир острее, как будто сбросила кожу и извивалась от новых, не самых приятных ощущений.

Не помню, как добралась до своей улицы, но еще издалека поняла: с моим домом что-то не так. У невысокой изгороди собралась толпа, люди что-то обсуждали, тыкая пальцами в сторону входной двери. Только подойдя поближе, я увидела, что весь фасад, когда-то идеально белый, испестрен надписями. Заметив меня, толпа расступилась. Я зашла во двор и ужаснулась. «Здесь живет убийца!» — огромная кривая надпись тянулась от двери до окна. «Будь ты проклята!» — красными буквами на двери. «Месть ждет тебя!», «Ты ответишь за смерти!», «Вы все в ответе!»…

Люди замолкли и вонзились в меня десятками немигающих глаз. Я приложила дрожащую руку к сканирующему элементу на замке и почему-то подумала, что мой собственный дом сейчас не впустит меня, и тогда толпа с удовольствием разорвет «убийцу» на клочки. Но охранная система привычно пискнула, опознав меня.

Больше не в силах сдерживаться, я разрыдалась прямо в коридоре, подпирая дверь спиной. Снаружи было тихо. Но мне казалось, что я вот-вот почувствую глухие удары в спину, и стадо диких бизонов ворвется в мой дом. Страшные надписи бесновались и прыгали перед глазами.

Постепенно люди разошлись. А я, стоя за плотной шторой, думала о том, что самое время уйти в свой подвал и спрятаться там до лучших времен. За последний год моя жизнь постепенно превратилась в один сплошной ужас. Я не узнавала мир, в котором жила все это время, не узнавала людей, к которым привыкла. Все стало чужим и враждебным. Никто не понимал, никто не интересовался, никто не любил… кроме одного единственного человека, которого я заточила в подвал, ибо не имела смелости любить открыто.

* * *

Феликс, как и обещал, собрал весь коллектив утром в понедельник и заявил о предстоящей реорганизации. Оптимизма на лицах коллег я не заметила. Да и чему радоваться? Подобные перемены никогда не проходят гладко. Кому-то придется поменять привычный кабинет, а кому-то — насиженное тепленькое местечко.

Перетерев новость, все разошлись по рабочим местам. Я все еще надеялась, что Феликс бросит затею с моим переводом, подыщет нового кандидата и все останется по-прежнему. Но он дал мне пять минут на сборы и сказал, что мы прямо сейчас едем в Центр евгеники.

Всю дорогу я мысленно готовила речь: сначала намекну, что мой опыт и знания не соответствуют новой должности, потом, если это не поможет, скажу прямо, что не хочу браться за эту работу, в самом крайнем случае просто прикинусь дурочкой, лишь бы избежать перевода.

— Обижаешься? – спросил Феликс, когда мы уже почти приехали.

— Конечно. Ты же все решил, не спросив меня.

— Не дуйся. Ты – лучшая, поэтому я и беру тебя с собой. Нельзя киснуть на месте простого врача. Ты способна на большее.

Я промолчала, спорить с ним все равно бесполезно.

Наконец мы подъехали к пропускному пункту. Из застекленной кабинки вышел охранник. Проверив наши биометрические чипы и отсканировав отпечатки пальцев, он деловито сверил их с базой данных и доложил о прибытии. Бронированные двери разъехались в стороны, и наша машина последовала к следующему контрольному пункту.

Когда все проверки закончились, я уже чувствовала себя вымотанной. Казалось, если хоть один волосок на моей голове лежал бы не так, как надо, нас бы не просто не пустили, а расстреляли на месте.