Утешный мир - Екатерина Мурашова

– Сейчас?.. – Артем задумался. – Наверное, сестренку. Она такая милая, забавная.

– Ну вот.

– Кажется, я понял. Вот зачем все это было. Да. А то мне, понимаете, вдруг показалось, что все кончилось и ничего нельзя изменить.

– Не кончилось. Только начинается. И изменить можно почти всегда.

* * *

– Икону парню отдайте, – сказала я родителям.

– Но зачем? Он же в бога не верит, и мы в церковь не…

– Отдайте, и всё, без разговоров! И на могилу к бабушке свозите в первый же выходной.

– Да, да, конечно, мы все сделаем. Он намного, намного лучше стал, мы даже не знаем… Сестра тут от него вышла и плачет. Мы к ней: «Что случилось?! Артем тебя обидел?» А она нам: «Нет! Наоборот, он сказал: сестра, ты – радость моей жизни!» – «А чего ж ты плачешь? Это же хорошие слова!» – «Мне никто так никогда не говорил! И я сама не знаю, почему плачу…»

– Угу. Солнышко встало… – пробормотала я себе под нос. Родители Артема, исполненные надежды, меня не услышали.

Я пришла на работу без десяти девять. Они уже сидели на банкетке в коридоре, все четверо: отец, мать, бабушка и мальчик лет девяти-десяти. «Не слишком ли много взрослых опекают одного ребенка?» – еще не совсем проснувшись, смурно подумала я, зажгла свет в коридоре (специалисты у нас в поликлинике обычно работают с десяти, и в девять часов на моем этаже, как правило, еще темно и никого нет) и увидела их лица. Проснулась моментально. На лицах всех взрослых – страх (даже, пожалуй, ужас), перемешанный с отчаянием. Что у них случилось?! Спросонья даже гипотез не возникло. Ребенок на вид вполне жив-здоров, родителей полный комплект, грядущий развод такого нутряного ужаса вызывать не может. Или может?

Раздевалась, мыла руки специально медленно, пытаясь собраться, подготовиться. Скажу сразу: не сумела, оказалась не готова все равно. А кто бы на моем месте…

В кабинет зашли родители, бабушка с внуком остались в коридоре. Я ничего не спрашивала, кроме формальных вещей, понимала: сейчас они скажут сами.

У женщины тряслись руки и губы. У мужчины ходили желваки и дрожала какая-то жилка под глазом. В конце концов он, видимо, взял себя в руки (сжал кулаки, сложив их на коленях) и ровно произнес:

– Наш сын убил ребенка. Но он еще об этом не знает. Но ему надо сказать, потому что милиция, следствие, все такое. Но мы не можем. Вот, пришли к вам.

Я уронила ручку, которой писала в журнале. Она покатилась по ковру, я ее не поднимала. Поднять взгляд и посмотреть прямо на них я тоже не решалась.

– Рассказывайте, что случилось.

* * *

Игорь не ходил в садик из-за астмы, которую ему поставили в два года. Бабушка ушла с работы, сидела, занималась с внуком. Игорь рано научился читать и писать, любил книжки и домашние спектакли. Со взрослыми общался прекрасно, был вежлив и разумен, но со сверстниками ладилось не очень: мальчик часто болел, носил очки, недолюбливал шумные игры, в которых было много беготни. Да в общем-то, он с ровесниками до школы почти и не встречался.

Школу выбрали обычную, во дворе, – пульмонолог не рекомендовал возить ребенка на транспорте, особенно зимой, когда кругом инфекции. С программой Игорь справлялся прекрасно, в первом классе ему было даже скучновато – он все это уже проходил с бабушкой, когда готовился к школе. А вот дети в классе его не приняли и сразу начали как-то подтравливать. Игорь долго молчал и ни на что не жаловался ни учительнице, ни родителям (бабушка еще прежде объяснила ему, что ябед никто не любит), но однажды пришел из школы без портфеля, с жутко расцарапанным лицом. Мать побежала разбираться, и тут-то все и вскрылось.

Разговаривали с детьми, учительницей, завучем начальных классов, школьным психологом. Дети честно признались: да, не любим его, он противный какой-то. Учительница обещала обратить особое внимание. Завуч сказал: может, лучше перевести куда-нибудь в другое место? Когда начинают травить, по моему опыту… Психолог сказал: а вы уверены, что в том, другом месте не повторится то же самое?

Родители подумали и решили, что прав психолог: проблемы есть, но их нужно решать на месте. Папа стал водить Игоря в секцию каких-то единоборств, чтобы он мог постоять за себя. Руководил секцией бывший афганец. Мама объясняла, что, если тебя обзывают, драться совсем не обязательно, можно отстаивать себя и словами. Бабушка советовала попробовать понять классных ребятишек, узнать их поближе, пригласить их в гости.

Игорь прилежно занимался в секции, не возражая, слушал маму и бабушку.

Всем казалось, что ситуация налаживается: со временем у мальчика в классе появились приятели и даже двое друзей, которые приходили к нему домой, играли в его игрушки и приставку, завороженно слушали и смотрели его истории, которые он по-прежнему любил показывать театрализованно, с помощью кукол-марионеток, игрушечных зверей и других подручных средств.

Но, как выяснилось, все это благополучие было иллюзией. Подспудно конфликт Игоря с центральной группировкой класса (сплоченные ребята из не очень благополучных или прямо неблагополучных семей, вместе пришедшие из ближайшего садика) тлел, то и дело вспыхивая, все это время.

И вот четыре дня назад случилась трагедия. Мальчишки решили в очередной раз «проучить» Игоря после уроков, в пустой физкультурной раздевалке (через полчаса все они должны были идти на бесплатный кружок «Веселые старты» – Игорь ходил на него по настоянию родителей). Их было шестеро. Начали, как всегда, с оскорблений. Игорь обычно отвечал, но тут молчал, явно о чем-то размышляя. Мальчишки решили, что он хочет удрать, и, оставив главного насмешника «разгонять» ситуацию, встали стеной у входа. И тогда Игорь достал из кармана длинный ключ от дома и молча с разбегу кинулся на лидера. Мальчишки потом даже описать толком не могли, что произошло. Тот, не ожидавший нападения, сразу упал, ударился головой о скамейку; Игорь продолжал его бить – руками, ногами и еще что-то с этим ключом… Они даже втроем не смогли его оттащить, еще двое побежали к взрослым в спортзал, там как назло никого не было (полчаса перерыва), кинулись в раздевалку, позвали пожилую нянечку-гардеробщицу…

Игоря заперли в кабинете завуча. Пострадавшего мальчишку сразу увезли на скорой в травму. Что-то сломано, какая-то кость внутри… В больнице сделали операцию, но что-то пошло не так, неправильно диагностировали, не провели до того какое-то исследование… Парень скончался. Завтра похороны. Игорь не знает. Юрист сказал, надо говорить о состоянии аффекта, мол, ничего не помню, а он спокойно рассказывает, даже уверен как будто в своей правоте… Учителя в шоке, с родителями мальчика мы еще не встречались…

Отец: это я, я виноват, я его в эту секцию отвел, а тренер там совсем отмороженный, я знаю, он их учил: в критической ситуации всё, всё вокруг может быть оружием, ты сам – оружие, надо только преодолеть барьер…

Мать: надо было забирать его тогда, можно было в английскую школу, это я виновата, не захотела, чтобы ездить, а тут же кто… дети алкоголиков, приезжих… они же не понимают ничего, как сними вообще, некоторые и по-русски-то плохо говорят… Но мы теперь не можем ему сказать, не знаем как, что с ним будет, ему же девять лет, врач сказал: обратитесь к специалисту, вот, мы к вам пришли… Вы ведь скажете ему?