Смерть от тысячи ран - D.O.A.

— Кстати, об охоте. — Катала отхлебнул. — Никто не знает, что нашло на этих жандармов, с чего это вчера вечером они так забеспокоились? — Он заговорщицки склонился к стойке и знаком пригласил двоих других придвинуться поближе. — Кажись, этой ночью Батист не собирался к…

Поль Катала заносчиво поднял подбородок. Он никак не мог произнести вслух это имя… Merda! Спустя два года он все еще не мог смириться с подлянкой, которую ему устроил старый Дюпрессуар, пожаловав участок своей дочурке и ее макаке. Получить это хозяйство должен был он, Катала, да еще и по хорошей цене. И никто другой. И уж конечно не черный.

— Как раз нынче ночью, — бросил Виги с таким видом, будто владеет государственной тайной, — кстати, он именно от меня туда и отправился. Со своим мопедом.

— Спятил он или как? — Фабейр залпом проглотил второй стакан. — Вчера вечером был лютый холод.

— Не бойсь, — Виги накрыл своей ладонью руку Катала, — он так набрался перед уходом, что ни в жизнь бы не замерз. — Он рассмеялся. — К счастью, жандармы были заняты в другом месте.

— То есть за ним не следили?

— Нет. Я ему только что звонил, чтобы убедиться. Он сказал, что даже не видел их.

— Он придет? Пусть расскажет, как все прошло.

Адриан Виги с сомнением покачал головой:

— Вряд ли. По телефону мне показалось, что он не в лучшей форме. Он будет дома весь день.

— Может, он все-таки замерз, — ухмыльнулся Катала.

Звякнул колокольчик, открылась дверь, и в бар ворвался поток морозного воздуха.

Появился закутанный в старую штормовку защитного цвета Пьер Бордес — высокий, кряжистый и курчавый.

— Привет всем мудилам. — Сняв куртку, он присоединился к троим друзьям. — Все то же? — Он обвел пальцем стаканы на стойке. — Кто-нибудь слыхал, что произошло неподалеку от Ла-Мулина?

Бордес говорил о местности на севере от Муассака.

Виги откупорил новую бутылку:

— Нет.

— Ну-ка, что за история? — Катала подтолкнул свой стакан к хозяину.

— Похоже, трупы. Три. Мне папаша Шомерак шепнул. И сгоревшая машина. Я, когда сюда ехал, даже остановился глянуть.

— И что?

— Да полный бардак. Давно уже не видел столько жандармов.

Катала похлопал Бордеса по спине:

— А помнишь, прошлым летом ездили на праздник в Кагор? — Взгляд его затуманился. — Мы тогда чуть не сдохли со смеху.

— Ага, хорошо мы тогда навешали этим ребятам. — Фабейр высосал из своего стакана последние капли и протянул его Виги. — Я уверен, история с покойниками связана с грязными черножопыми.

— В любом случае это доказательство того, что чужакам нельзя позволять селиться здесь. Что за дерьмо, в конце концов. Только что шел мимо «Спортивного». Видел бы ты этих козлов. — В завершение своей речи Поль Катала заложил за воротник.

— Может, потому жандармы и забеспокоились вчера вечером? — Адриан Виги поймал пущенный по стойке в его сторону стакан Бордеса, наполнил его и вернул приятелю.

— Вчера? Точно нет. Трупы обнаружили только сегодня утром, им сообщил сосед Шомерака. Приехал судья и все такое. Они даже вызвали парней из Тулузы. — Бордес умолк, чтобы отхлебнуть вина. — А что вчера произошло?

Катала пожал плечами.

Хозяин поставил бутылку на прилавок:

— Мы не знаем, да только ничего хорошего.

— Очередная заваруха арабов из Кадоссанга. — Гаэтан Фабейр выронил свой третий стакан, и его содержимое вылилось на рукав джинсовой куртки. — Merda!

— А кстати, — Пьер Бордес понизил голос, — не этой ли ночью Латапи должен был нанести свой ежемесячный визит к черной обезьяне? А главное, почему его здесь нет?

Полицейский пограничной службы переводил взгляд с удостоверения личности, которое держал в руках, на лицо стоящего перед ним по другую сторону стойки человека и обратно.

Паспорт немецкий, имя звучит как испанское, черты обрамленного черными, коротко стриженными волосами лица азиатские, на голове американская бейсболка. Глаза голубые, очень светлые, почти бесцветные, странные, раскосые. Чуть за тридцать, судя по дате рождения. Лицо запоминающееся. Он не понимал, что его особенно беспокоит в этом типе, только что прибывшем на зарегистрированном в Штатах «Гольфстриме»,[42]но по какой-то неясной для него самого причине чувствовал себя уверенней за бронированным стеклом.

— Мистер (он произнес «мисстерр») Мирелес-Тор…

— Торрес. Мирелес-Торрес.

— Why you here?

— Pleasure.

— Your friend, — полицейский указал на невысокого мужчину, полного, в сером костюме, дожидающегося возле багажной тележки с другой стороны пропускного пункта, — here for business? So?

— We are not friends.

— Sorry?

— Not friends. We just flew in together, then we go our separate ways.

— Sorry? Repeat, please.[43]

Из глубины кабинки появился второй полицейский:

— Он сказал, просто вместе летели. А теперь разбегутся каждый в свою сторону.

— Теперь и на частных самолетах так летают?

— А мне-то почем знать? Ладно, отправляй его, пошли-ка пропустим по стаканчику.

— Do you have things to declare?[44]

Антонио Мирелес-Торрес отрицательно покачал головой. Если бы он был совершенно честен, то сказал бы, что приехал работать, что его зовут не Антонио Мирелес-Торрес и что его немецкий паспорт фальшивый. Хотя он и вправду немец. По отцу. Но вообще-то, он колумбиец и известен в стране, где вырос, под именем Чен Тод Нимейер. «Тод» — «Смерть». Он также мог стать китайцем, стоило только попросить. По матери. Она, однако, по касающимся только ее причинам предпочла забыть, что родилась и провела первые четыре года своей жизни в Китае. Но уже давно избрала Колумбию в качестве приемной родины и до самого конца отказывалась иметь даже малейшие связи с отечеством.

Все это слишком сложно для мелкого французского чиновника в окошке. А Тод, который не слишком соответствовал тому, что принято называть честным человеком, предпочел держаться первоначального плана и в данный момент оставаться Антонио Мирелес-Торресом, обыкновенным немецким туристом с испанскими предками. Чтобы избежать бесполезной потери времени.