Быт русской армии XVIII - начала XX века - Сергей Васильевич Карпущенко

архитектора делалась переоценка или попросту уценка дома, а если и на этот раз покупателя не находилось, то хозяин дома должен был его снести. Всего один год после смерти домовладельца-мужа разрешалось жить в расположении полка вдовам или его детям: продавай или переноси в другое место. Только для мальчиков делалось исключение — они могли пользоваться домом умершего отца практически до своей смерти, потому что по достижении восемнадцатилетнего возраста зачислялись в строевые этого полка. Этот указ, преследовавший удовлетворение в основном полковых или, скорее, государственных интересов, был опубликован, когда военным ведомством России управлял генерал-фельдмаршал Миних.

Теперь следует заглянуть в жилище рядовых солдат и нижних чинов, урядников-сержантов, капралов, ефрейторов. В артиллерийской слободе, появившейся в Петербурге раньше семеновской, для них в 30-е годы построили сорок полковых квартир-казарм по улучшенному проекту. Усовершенствование заключалось в прибавлении к дому сеней, удобных для содержания в них различного хозяйственного инвентаря — ведер, корыт, ушатов, квашней и пр., — а также огородов, так необходимых солдатам для выращивания овощей. Площадь участка казармы нового типа значительно увеличивалась, но Военную коллегию, рекомендовавшую проект, это обстоятельство не смущало. «Ежели в которых солдатских слободах, — говорил ее указ, — поселились разночинцы, а те места понадобятся по тому рисунку под солдатские избы, и тем разночинцам то свое строение снести немедленно!» Эти новые казармы подразделялись на унтер-офицерские, в которых проживали по 4 человека, и на «редовые», вмещавшие 20 солдат. Среди военнослужащих могли быть, понятно, и семейные, и жилищная проблема решалась тем, что дом хоть и строился на двадцать человек, но имел отдельные покои, точно так, как у гвардейцев-семеновцев. В 1746 году в унтер-офицерской избе проживало уже лишь четыре человека, а четырех «редовых» — 73, среди которых было 16 женатых. Как видим, в артиллерийских казармах стало попросторней (из сведений о размещении одной роты).

Все без исключения полки, квартировавшие в Санкт-Петербурге, переселяясь во вновь построенные слободы, столкнулись с трудностями. Если раньше, на обывательских квартирах, у солдат совершенно не было проблем с топливом для обогрева своего жилища, для варки пищи, поскольку дровами их обеспечивали хозяева, то теперь приходилось где-то добывать дрова, и первыми, на что упал взгляд новоселов, были обрубки и щепа, что остались после строительства слободских дворов. Причем одинаково сообразительными оказались и артиллеристы, и семеновцы — этого топлива хватило и тем и другим примерно на год, но потом «подножный» материал иссяк. И «ныне те щепы уже почти все употребились, — взывали артиллеристы, — и о том непрестанно требуют и просят, что уже почти и хлебов нечем испечь, и претерпевают немалую нужду». Доходило до того, что солдаты разбирали на дрова заборы проживающих поблизости обывателей, а семеновцы к тому же покупали старые барки, распиливали их и жгли в печах.

Далеко не сразу полковое командование выделило требующиеся на покупку дров денежные суммы — Северная война и последующие годы существования Плаката, когда всецело царствовал постой, отучили командиров думать о многих вещах солдатского быта, когда, вселив полк на обывательские квартиры, они одним махом решали многие проблемы, фактически переложив на плечи гражданского населения заботу о полковом хозяйстве. Слобода же на то и была слободой, чтобы обособить армию от обывателей, не мешать им в их делах, не отягощать, не грабить. Короче говоря, вопрос с приобретением дров решился выделением из полковой казны необходимых сумм. Артиллеристы, например, пустили на столь важную статью расхода «штрафные» деньги, то есть удержанное жалованье тех, кто находился под следствием или на гауптвахте за совершенный проступок. Помогли еще и удержанные оклады офицеров и рядовых из дворян, кто отправился в свои имения в долгосрочный отпуск.

Из петербургских полков ездили вверх по Неве специальные команды, заготовлявшие дрова в «помещиковых или в других каких лесах», а потом их сплавляли к столице. В Семеновском полку для варки пищи и для хлебопечения выдавалось в год по одной четверти кубической сажени дров на человека. Жены и дети нижних чинов пользовались половиной этого количества, а на денщиков дров вообще не отпускали — они обогревались печью своего офицера, на котором лежала забота об обеспечении своего слуги. На ротах еще лежала обязанность выделять дрова на полковой госпиталь, и количество таких госпитальных дров определялось числом находящихся на излечении солдат роты.

Не мог обойтись военнослужащий и без освещения в своем покое. На постое от хозяев требовали для этого кроме топлива еще и свечи, но в слободах полковой казне пришлось изыскивать деньги еще и на эти нужды. Солдаты получали или по свече в сутки на один покой, или по две на десять человек.

На постое хозяева одалживали солдатам и такой хозинвентарь, как ушаты, ведра, квашни, решета, — вещи совершенно необходимые для выпечки хлеба. В слободах же все эти нужные предметы солдатам пришлось покупать за свой счет, потому что полковая казна на этот раз обеспечивать служивых отказалась.

Едва ли не каждая слобода имела госпиталь или лазарет. В «дослободское» время «регулярства», во время Северной войны, в период интенсивного передвижения воинских масс, о стационарных лечебных пунктах можно было только мечтать. Во время похода больного или раненного в сражении оставляли в городе, мимо которого проходила часть. Далеко не сразу в полках появились свои медицинские учреждения и после войны, хотя издавна при каждой части имелся лекарь. Заболевшие нижние чины ежедневно по утрам присылались к его квартире, где он и осматривал пациентов. Тех, кто был болен настолько, что не мог подняться, лекарь посещал сам. Понятно, что такая система была неудобна ни лекарю, ни больным, ни здоровым солдатам, вынужденным терпеть в своем жилище подчас и тяжелобольных с инфекционными заболеваниями. Если квартиры занимались в сельской местности, то при их огромной разбросанности общение лекаря с пациентами часто было просто невозможно. Неэффективность лечения к тому же поддерживало в солдатской среде сильное недоверие к лекарям, бывшим в начале века в основном иностранцами. Поэтому солдат вообще не стремился к встрече с «немцем», а предпочитал пользоваться простонародными средствами, обращался к знахарям и ворожеям. Отсюда и высокая смертность в полках даже в мирное время.

Переход многих полков к строительству слобод дал возможность устраивать в них стационары — лазареты и госпитали, быт которых интересен для нас потому, что в течение долгой солдатской службы они, без сомнения, не раз становились жилищем воина.

Небольшие «больнишные избы» строились уже в период Северной войны, но об их устройстве мы ничего не знаем. Первое подробное описание лазарета относится к 1740 году, когда в артиллерийской слободе столицы началась постройка лечебного заведения на сто