Горькие травы - Кира Козинаки

Залезаю в пижаму, собираю волосы в узел, хватаю книжку и только собираюсь покинуть свой импровизированный спа-салон, как стиральная машинка, до этого меланхолично полоскавшая полотенца, начинает истошно греметь и почти подпрыгивать. В ужасе нажимаю на все кнопки сразу, выдёргиваю вилку из розетки и устало вздыхаю. В своё время я сэкономила на покупке стиралки, предпочтя потратить деньги на долгий майский выходной в Суздале с его деревянным зодчеством, ремесленническими ярмарками и медовухой. Купила подержанную с рук, и с тех пор она регулярно радовала меня своими закидонами. Но можно было хотя бы не сегодня, а?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Откладываю книжку и начинаю всю эту катавасию со спуском воды через сливной фильтр, тазиками, лужами и горой тряпок. Ненавижу! А когда спустя полчаса активной возни машинка решает по-прежнему не включаться — вдвойне ненавижу! Ну очень вовремя, прямо накануне моего официального статуса безработной.

Где-то в этот момент раздаётся звонок в домофон, я даже вздрагиваю и шиплю ругательство себе под нос. Я откровенно осуждаю непрошеных гостей, не умеющих пользоваться телефоном в двадцать первом веке, и крайне редко открываю дверь, если никого не жду. Быстро проверяю сообщения от Соньки на предмет внезапного «Щас зайду», но никаких пропущенных предупреждений не обнаруживаю, а домофонная трель смолкает. Уныло вытираю последние лужи на кафеле, когда через пару минут раздаётся ещё один звонок, теперь уже в дверь.

А вдруг… а вдруг это соседи, которых я тут под шумок затопила, пришли ругаться и требовать миллионы на ремонт? Вряд ли бы они, конечно, сначала спустились на улицу, чтобы вежливо позвонить в домофон, но любопытство берёт своё, и я на цыпочках крадусь в прихожую, заглядываю в глазок… и тут же резко отскакиваю. Меня будто окатывает невидимой волной, а сердце с бешеной скоростью начинает гнать кровь по венам.

За дверью красная куртка. И я точно знаю, кому она принадлежит.

В голове куча вопросов. Зачем пришёл? Что ему нужно? Что-то оставил? Потерял? Забыл? Открыть? Вызвать полицию? Притвориться, что меня нет дома? Сказать, что меня нет дома?

С усилием останавливаю приступ детсадовской паники и глубоко вдыхаю.

Соберись. Открой. Узнай, зачем пришёл. Потом будешь делать выводы.

С неожиданно пронзительным скрежетом отпираю замок и медленно отворяю дверь на треть. Смотрю на него настороженно. В одной руке пара крафтовых бумажных пакетов, в другой — какие-то еловые ветки. По-прежнему красивый, как греческий бог.

— Уж думал, ты не откроешь.

Прищуриваюсь, сверлю его взглядом, молчу.

— Я принёс тебе еды, — говорит, поднимая пакеты выше. — Фигня эта твоя новогодняя голодовка. Тут всякое домашнее праздничное, а ещё мандарины и даже мой сладкий подарок, от сердца отрываю.

Несмело улыбается, но я усердно сохраняю непроницаемое выражение лица, и он снова становится серьёзным и будто даже нервничает.

— И ещё ёлок принёс, — помахивает ветками. — Я их не покупал и не ломал, честно. Ехал мимо бывшего ёлочного базара, а они там валяются на снегу. Остановился и подобрал несколько — всё, как ты любишь.

По-прежнему молчу, выжигая взглядом дыру на его переносице, и он пару секунд неловко топчется на месте, а потом громко и с досадой выдыхает:

— Так и знал, что выйдет пиздец крипово! Да, надо было позвонить, но я, идиота кусок, не взял твой номер. Я не вламывался в подъезд, клянусь, зашёл с соседями. Не хотел тебя напугать. Да, надо было предупредить! Знал бы я только, как! Камешки до твоих окон не долетают.

И тут я понимаю, что я ему… я ему тоже понравилась.

Чуть больше, чем обычно нравится женщина, с которой ты проводишь одну ночь. Больше настолько, что ты возвращаешься к ней на следующей день с гостинцами и цветами — ну ладно, с ёлками, потому что она немного с придурью. Больше настолько, что ты, весь такой из себя красавчик, стоишь перед её дверью и явно волнуешься, наполняешь спёртый воздух лестничной клетки сладким древесным ароматом и нервозностью.

Славный такой.

Я всё ещё молчу, но теперь старательно сдерживаю улыбку, а он с лёгкостью считывает изменения на моём лице. Засовывает ветки под мышку и протягивает мне руку.

— Пётр. Кусок идиота.

— Ася, — пожимаю его ладонь.

— Это было очень позорно? — смущённо кривится он.

— Ага. Но пока мне всё нравится.

Быстрый обмен красноречивыми взглядами, и я открываю дверь полностью.

— Ты что-то там говорил про сладкий подарок, поэтому так и быть, заходи.

Он улыбается с явным облегчением, вручает мне еловый веник и проходит в квартиру. Включаю свет, делаю пару шагов вглубь и откровенно любуюсь им, пока он ставит пакеты на пол, разувается, снимает куртку и броском отправляет её на руль велосипеда. А потом громко смеюсь: на нём прекрасный в своём уродстве новогодний свитер с оленем Рудольфом, вместо носа — помпон, кругом вышитые снежинки.

— Ну! — с театральной гордостью он указывает на себя руками. — Племяха подарила. Я не стал снимать, прям чувствовал, что ты заценишь.

— Идеально уродливый! — веселюсь я.

— Ты тоже, смотрю, принарядилась.

Я опускаю взгляд и захожусь в новом приступе смеха.

Моя традиционная зимняя пижама была со мной так давно, что я уже перестала обращать внимание, что с ней что-то не так. Кигуруми, объёмный комбинезон с капюшоном и молнией от подбородка до самого низа. Произведение искусства наркоманской китайской промышленности: невозможно понять, кто это — мышь, енот или сурикат. Но пижама настолько нежная, плюшевая и удобная, что расстаться с ней не было сил. Единственный минус — это ночные походы в туалет: разобраться с молнией спросонья было моим личным воплощением ада.

— А там у тебя что? — Пётр кивает в сторону открытой двери в ванную, через которую отлично просматриваются последствия недавнего светопреставления.

— Машинка наконец-то сломалась окончательно.

Он деловито отодвигает меня и, сверкнув пятками в ярких полосатых носках, идёт в самый эпицентр побоища, чтобы осмотреть моего противника.

— Не включается?

— Неа.

— Отвёртка есть?