Конечная остановка - Павел Амнуэль

– В полдень, – напомнила Сара и умчалась. Алкин постоял, глядя вслед, но у всех машин были одинаковые габаритные огни, и он сразу потерял Сару, ее огоньки, ее глаза, ее мысли… «Глупо, – подумал он, – наговорил с три короба, все только запутал, могу себе представить, как она станет рассказывать своему Тайлеру о встрече со странным русским физиком. Да ну, Сара, скажет главный констебль, он тебе мозги пудрил, а ты уши развесила, очнись, девочка»…

А номер своего телефона Сара так и не продиктовала. Можно, конечно, узнать… Нет, не станет он узнавать. Завтра в три семинар – Пенроуз докладывает о бранах и М-теории, Хокинг наверняка будет тоже. Можно представить, какая разгорится дискуссия, надо обязательно там быть, но, если он в двенадцать только приедет в Бакден, то вернуться к трем не успеет точно. Ехать ради сомнительного удовольствия познакомиться с главным констеблем…

Так и не придя к окончательному решению, Алкин достал из холодильника пакет с замороженной рыбой. Он положил покрытую изморозью рыбину на сковороду, провел сверху рукой, будто погладил, и рыба зашипела, потекла вода, сковородка нагрелась очень быстро, слишком быстро, пожалуй, корочка, которую он любил, не успеет образоваться, и Алкин поднял ладонь выше. Надо бы включить плиту, чтобы и снизу шел подогрев, но ему не хотелось делать лишних движений, он так устал сегодня… Перевернул рыбу деревянной ложкой и погладил другую ее сторону. Почти готово, можно заняться салатом.

Завтра он увидит Сару, и пусть все будет, как будет.

* * *

Автобус свернул с шоссе, и слева надвинулась красная кирпичная крепостная стена, закончившаяся высоким донжоном и воротами, у которых стояла толпа туристов. Чуть поодаль Алкин увидел Сару – она была в темном платье с длинным рукавом, сапожках и наброшенной поверх платья шерстяной кофточке. Главного констебля Алкин не разглядел, Сара определенно была одна, и он помахал ей из окна, она ответила и пошла навстречу.

– Прохладно сегодня, – сказала Сара вместо приветствия. Алкин кивнул – говорить ему не хотелось. Хорошо бы просто побродить для начала, заново привыкнуть друг к другу.

– Тайлер ждет нас в участке, – продолжила Сара, и хорошее настроение, не покидавшее Алкина все утро, мгновенно улетучилось. – Он дежурит до часа, потом мы сможем спокойно поговорить. Тайлер хочет послушать ваши рассуждения, ему очень интересно.

– Я понимаю, – пробормотал Алкин.

– Мне тоже очень интересно, – ощутив напряжение в словах Алекса, мягко произнесла Сара, – но я мало что… то есть, конечно…

Она замолчала, взяла Алкина под руку и повела по гравиевой дорожке к неширокой улице, застроенной одинаковыми одноэтажными домиками с покатыми черепичными крышами. Завернули за угол, прошли мимо баскетбольной площадки, где подростки, бросавшие мяч в корзину, вопили, будто стая чаек, у которых отнимают добычу, и вышли на круглую площадь, где на двухэтажном сером здании времен, скорее всего, короля Эдуарда, Алкин издалека разглядел надпись: «полиция».

Все это время Сара что-то говорила. Рассказывала, наверно, о достопримечательностях. Алкин слышал только голос, только интонации, только тембр, и когда она задала какой-то вопрос, не сразу пришел в себя, пришлось переспросить.

– Вы какой ленч предпочитаете: что-нибудь серьезное, из трех блюд, или полегче – сэндвичи, кофе?

– Полегче, – сказал Алкин и опять замолчал. Теперь молчала и Сара, понимая, какие ощущения испытывает ее спутник. Так они и вошли в здание, им кивнул сидевший за деревянной перегородкой дежурный констебль, они прошли по короткому коридору, и Сара, не постучав, открыла дверь, пропуская гостя.

– Рад вас видеть! – воскликнул главный констебль Бакли, выходя из-за стола и протягивая Алкину обе руки. Алкин ожидал увидеть высокого крупного мужчину с большими волосатыми руками и густой светлой шевелюрой уроженца Шотландии – типичного английского полисмена, какими их изображают на открытках и каких действительно много на улицах в Кембридже. Да и громкий голос, который Алкин уже слышал вчера, соответствовал именно такому образу. Однако, на удивление, Тайлер Бакли оказался, во-первых, среднего роста, не выше самого Алкина, во-вторых, был лысоват, сложения плотного, конечно, но далеко не богатырского, а ладони так и вовсе могли принадлежать скорее музыканту, чем полицейскому. Пожатие оказалось крепким, но не грубым, а голос… ну что голос… В Москве у Алкина был знакомый – из литераторов, он писал бытовую прозу и пользовался определенным успехом в неопределенных кругах читателей, – голос которого способен был перекрыть рев пожарной сирены. Громкий голос – не свидетельство душевной грубости.

Алкин понимал, что должен испытывать по отношению к Бакли неприязнь, и, пожалуй, действительно испытывал, но именно потому, что должен был, и вместе с этим естественным чувством ощущал еще и неуместное чувство вины, будто он перед Бакли в чем-то провинился, хотя ни сном, ни духом…

Главный констебль вернулся за свой стол, на котором стоял дисплей компьютера и лежали вперемежку папки – черные, зеленые и коричневые, – листы бумаги и несколько книг, названия которых Алкин не сумел разглядеть. Гостя усадили в кожаное кресло, явно предназначенное для посетителей, а не для задержанных, а Сара устроилась на коротком, тоже кожаном, диванчике напротив окна, так что Алкин со своего места видел нависшего над столом Бакли и слышал голос сидевшей за спиной Сары. Ему так не нравилось, он хотел повернуть кресло, но тогда оказался бы спиной к хозяину кабинета, что было бы верхом неприличия.

– Вы хотели посмотреть документ? – сказал Бакли и протянул лист бумаги в пластиковом пакете. – Это ксерокопия, можете взять с собой.

Лист был исписан с обеих сторон не очень ясным почерком, разобрать отдельные слова было трудно, Алкин не стал и пытаться, стараясь понять общий тон документа и недоумевая по поводу того, почему главный констебль Диккенс (именно он, скорее всего, писал эту бумагу) не воспользовался пишущей машинкой, наверняка была у него такая в участке.

Текст документа повторял то, о чем вчера рассказала Сара, разве что написано было канцелярским стилем, без эмоций, и невозможно было понять, как отнесся лично Диккенс к тому, чему стал свидетелем. Но документ содержал еще кое-что, о чем Сара не говорила – адреса потерпевших. Был там, естественно, адрес и самого ученого. Подняв взгляд на внимательно следившего за ним Бакли, Алкин спросил, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало лишнее в данных обстоятельствах волнение, которое он почему-то уже испытывал, еще не получив ответа на заданный самому себе мысленный вопрос:

– Прошу прощения, нет ли у вас карты Бакдена?

И добавил для ясности:

– Наверно, названия улиц не менялись за прошедшие семьдесят лет?

Бакли молча вытащил из-под папок сложенную вчетверо карту и протянул Алкину. Карта оказалась новой, выпуска 2005 года, с обозначением сооружений, которых в 1936 году не было в помине. На обороте Алкин нашел, как ожидал, алфавитный список улиц с обозначением квадрата их расположения на карте. Взял со стола, не спросив, чистый лист бумаги и ручку, переписал названия и координаты, ощущая макушкой пристальный взгляд главного констебля, а спиной – взгляд Сары. Отметил на карте нужные места, написал рядом с каждой точкой даты, внимательно изучил плоды собственного творчества и положил карту на стол. Бакли вытянул шею, Сара подошла и встала сбоку, наклонившись, чтобы лучше видеть.