Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко

— Кругом только и твердят: большой, большой… — проворчал я.

— Помолчи, — сказал дядя Костя. — Большой — это значит крупный, а не взрослый. Когда мне захочется выслушать твое мнение и ответить на вопросы, я дам тебе знак.

— Oui, monseigneur,[8]— смиренно произнес я.

— Ольга, — сказал дядя Костя укоризненно.

— Чуть что, сразу Ольга! — с готовностью парировала та, и теперь уже на мамино лицо нашла тень озабоченности.

— Так, — повторил дядя Костя звучным баритоном. — Нужно как-то начать излагать эту длинную историю… Лена, у тебя есть что-нибудь выпить?

— Водка, вино, пиво, — сказала мама.

— Выноси все.

Мама ушла на кухню, а дядя Костя посмотрел на тетю Олю совершенно неподобающим его стати затравленным взглядом и спросил:

— Чего вы там делали, на чердаке?

— Цаловались да обнимались! — объявила моя прекрасная великанша и захохотала.

Дядя Костя переместил взор на меня, и я, в сотый уже раз за день залившись краской, поспешно ответил:

— Тетя Оля рассказывала мне историю про привидение.

— Помнишь тот случай с Диомидовым, на «Кракене» в сто тридцать девятом? — спросила тетушка.

— А-а, — протянул дядя Костя. — Мне, кстати, так и не доложили, чем закончилось.

— Мне тоже, — буркнул я.

— Все потому, что Шахразаде никак не дают закончить дозволенные речи, — кротко заметила великанша. — Все перебивают…

Мама вернулась, катя перед собой столик с бутылками, бокалами и огородной зеленью в маленькой корзинке.

— Мне вино, — сказала тетя Оля. — Что это? «Шато Бомон» урожая сто тридцатого года? Уой… о-бо-жа-ю! А это зачем?! Кто здесь трескает эти луковицы?

— Я трескаю, — промолвил я застенчиво.

— Ну и вкусы же у некоторых…

— Все пиво мне, — сказал дядя Костя. — И всю водку. А сами пейте что хотите.

— Ты ставишь нас перед трудным выбором, — с иронией произнесла мама.

Дядя Костя налил себе полный бокал водки (тетушка следила за ним с ужасом и восторгом, а мама — просто с ужасом). Затем он смерил меня оценивающим взглядом, набулькал в пустой бокал вина до половины и подтолкнул в мою сторону. Я посмотрел на маму. Теперь ее лицо сделалось обреченным.

— Не люблю вино, — сказал я.

— Я тоже, — проговорил он, в три глотка опустошил свою емкость и зажмурился.

Тетя Оля крякнула и наморщила нос.

— А я плу-оддера-а-а узнаю-у-у по походки-и-и, — пропела она непонятную фразу.

Дядя Костя не глядя нашарил в вазе перед собой лимон, подкатил к себе, так же наощупь ухватил нож и двумя ударами развалил плод на четыре доли, каждую из которых с незначительными интервалами отправил в рот вместе с кожурой.

— Не вздумай повторять за мной, приятель, — сказал он невнятно.

Я закрыл глаза и сделал глоток. Вино пахло дубовой пробкой и ею же отдавало на вкус. Кроме того, оно показалось мне неприятно теплым и вяжущим, словно его делали из недозрелого винограда.

— Сева, — сказала мама. К своему бокалу она даже не притронулась. — Нужно тебе знать, что ты мой сын, но я тебя не рожала.

— Угу, — сказал я, больше занятый новизной ощущений.

— Ты мне не родной сын, — продолжала мама. — Я тебя нашла.

— В капусте? — уточнил я.

— В капсуле, — ответила мама.

— Даже созвучно, — ввернула тетя Оля и одобряюще улыбнулась мне.

— Не родной? — переспросил я, и до меня наконец дошел смысл ее слов.

Все молчали и глядели на меня. А я все еще не понимал, какой реакции они от меня ожидают.

— И что? — осторожно спросил я. — Ты хочешь меня отдать? Этим… родным и близким? Мне что, придется уйти от тебя?

— Да нет же, дурачок, — сказала мама и вдруг заплакала. Второй раз за последние дни.

— Ленка, перестань! — сказала тетя Оля. — Это тебе не идет. А ты, — обратилась она ко мне, — тоже не говори ерунды. Ты просто не понимаешь…

— Он все правильно понимает, — заступился за меня дядя Костя. — Это только в мыльных операх герой от таких слов вначале падает в обморок, а потом бьет посуду и уходит в горы. У парня здоровая, устойчивая психика. Первый удар он принял достойно, дай бог каждому…

— А что, будут еще удары? — спросил я, глуповато ухмыляясь.

— А то! — сказал Консул.

«Ладно, — подумал я. — Важное дело — родной, не родной… Это все генетика. Хромосомы всякие дурацкие… Главное — никто меня у мамы не заберет. Хорошо бы еще вернуться в колледж. Все остальное — ботва. И если другие обещанные „удары“ окажутся той же силы, то чихать я на них хотел. Ну чем они еще могут меня ударить? Наверное, сейчас мне расскажут про настоящих родителей. Приоткроют тайну личности. Что же, у меня, как было сказано, устойчивая психика. Я готов».

— Я готов, — сказал я и шумно отхлебнул из своего бокала.

Мама вытерла слезы, высморкалась и продолжала:

— В сто тридцать шестом году, пятого октября по земному летоисчислению, во время патрулирования на окраинах звездной системы Горгонея Терция, мы получили сигнал бедствия.

— Горгонея Терция, она же ро Персея, — пробормотала под нос тетя Оля. — Красная полупеременная, расстояние до Солнца девяносто парсеков, обитаемых миров нет и быть не может…

— Мы тоже удивились, — кивнула мама, — потому что точно знали, что никого из членов Галактического Братства там нет. А патрулировали потому лишь, что Горгонея Терция попадала на периферию одного из октантов…

— Что такое «октант»? — перебил я.

— Условно говоря, это часть куба, образуемая пересечением трех плоскостей, рассекающих его на равные объемы. Один из восьми маленьких одинаковых кубиков внутри одного большого. Ну, это между нами, патрульниками…

— И между нами, навигаторами, — сказала тетя Оля.

— И между нами, плоддерами, — проворчал дядя Костя. — Еще есть такое созвездие и такой старинный угломерный инструмент. Лена, если ты хочешь закончить свою историю до темноты, излагай ее языком, доступным четырнадцатилетнему подростку.

— Я постараюсь, — промолвила мама. — То есть, делать там было особенно нечего, и мы развлекались как умели. Я, например, научилась раскладывать пасьянс «пирамида Тутанхамона»… Сигнал бедствия передавался в двух диапазонах — в стандартном для Братства гравидиапазоне и еще в одном, которым никто и никогда не пользовался. Вернее, мы так думали, потому что ничего тогда не знали… Дело в том, что у Горгонеи вообще нет планет, а есть три концентрических пояса астероидов. Разнокалиберная щебенка, нанесенная блуждающими потоками со всей Галактики. И, как видно, чей-то корабль угораздило выброситься из экзометрии в субсвет внутри этой свалки. Ну, свалка-то свалка, а смотрится красиво… со стороны. Гигантские, размытые, подсвеченные красным светилом кольца. Как наш Сатурн, только в тысячу раз грандиознее, и кольца эти лежат в разных плоскостях… Мы вызывали терпящий бедствие корабль, но он не отвечал и просто продолжал слать свои сигналы — наш… чужой… наш… чужой… Мы уже готовились нырнуть в этот каменный ад, рискнуть хрупкими девичьими шейками…