Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

ли поправить каску, которую он, немного волнуясь, уже несколько раз снимал и снова надевал.

— Преодолей себя и начни, — посоветовал Масленников. — Важно начать. Мобилизоваться. Все собрать в себе и решиться. Думаешь, я не знаю, что тяжело? Знаю, — сказал он. — Семья, дети, заботы. Личные и общественные. Ты член парткома. Поездки частые. Ты уже в четырех странах побывал?

Суровцев кивнул, подтверждая.

— Это хорошо, тоже учеба, но не главная. Даю тебе душевный совет: не упускай время, Толик! Не расслабляйся. Я вам честно скажу, ребята, чем мне моя весьма почетная теперешняя работа не по сердцу, что меня тревожит.

Масленников почувствовал, что заинтересовал собеседников, они ждут его откровенного, исповедального слова.

— Боюсь избаловаться от жизни сравнительно легкой. Удивил? — тут же спросил он сам, потому что видел глаза слегка усмехнувшегося Копелева, озадаченного Суровцева, пожавшего плечами Логачева. — А вы не удивляйтесь, вам странно потому, что не испытали такого.

— Я думал, вы на тяжесть пожалуетесь, а вы — на легкость, — произнес Суровцев.

— Я привык жить с другими нагрузками. Ты понял, Толик? А на легкость жалуюсь потому, что к ней привыкать опасно, втянуться можно в эту расслабленность, а потом ты уже другой человек. Правда, я на себя немного наговариваю, сейчас сильно форсирую учебу, — добавил Масленников.

— Вот то-то оно! — кивнул Копелев. — Чем-то жертвовать надо, чтобы добиться поставленной цели. Зато институт окончите.

— Я бы и так его окончил, и на более интересной работе, — возразил Масленников. — Мне один умный человек, знаешь, как сказал. Отчего, мол, бывают инфаркты? Многие думают — от перегрузок, от большой работы. Нет. От неосуществленных желаний. Вот так! И мне кажется, что это верно.

— Что же, все свои желания надо осуществлять, любой ценой? — тут же живо спросил Логачев.

— Ты не огрубляй, Игорь, не огрубляй! Хорошие — все, а дурных или неосуществляемых, — Масленников поднял вверх палец, — лучше не иметь. А если говорить всерьез, то жить надо страстями честными, благородными. А они есть у всех у нас. Труд, учеба, любовь настоящая, дружба. Чего еще? Это, ребята, хорошие вещи.

Масленников сделал сейчас паузу подлиннее, чтобы его друзья могли бы осмыслить сказанное. Потом, посмотрев на часы, спросил у Суровцева:

— Обед через полчаса?

— Мы-то можем пораньше, столовая рядом.

— Спасибо, нет времени сегодня. Кто в этой смене у тебя звеньевой?

— Гурьев Владимир, ветеран бригады. Еще при вас работал электросварщиком.

— Помню. Я слышал, он «Жигули» купил? — спросил Масленников.

— Точно. Теперь машина у него — как вторая жена. Больше ей внимания уделяет, чем работе.

— Ничего, Толик, ты на него не шуми. Это пройдет, как первое увлечение. Привыкнет, остынет — снова к работе повернется. Это по-человечески понятно. А как другие звеньевые — Вася Степанов, Сережа Харламов? Как женский твой состав, штукатурная гвардия — две Нины, Демина, Воронкова?

— Да все у них нормально, Геннадий Владимирович, все по-доброму.

— Ты извинись перед ними, Михеич, сегодня не смогу поговорить с ребятами. А может, вечерком потолкуем в управлении?

— Отлично было бы! — обрадовался Суровцев.

Масленников сделал пометку в записной книжке. Не только в предпраздничные дни, но и в будни, когда выдавалось время, он любил заезжать «на огонек» в здание управления. Здесь, в уютном конференц-зале, после работы частенько собирались строители на совещания, собрания или же просто так, потолковать о новостях, которые накапливались в бригадах на разных концах Москвы.

И, встречая здесь своих товарищей по бригаде, по управлению, Масленников, таким образом, не отрывался от рабочей жизни своих друзей, весомее ощущал биение пульса работы на самом переднем крае строительства. И, как уже заметил давно, всякий раз и неизменно он улучшал здесь свое настроение.

Первое знакомство

Я пришел к Владимиру Копелеву на площадку в квартале 79, у дома 24, и увидел, что «нуль» уже готов, то есть возведен фундамент, проложены рельсы и смонтирован кран серии «КБ‑160 2м», подключен ток, и буквально с минуты на минуту по графику, вывешенному для всеобщего обозрения на доске у дороги, должен начаться монтаж здания.

Владимир Копелев находился в группе людей, бродивших вокруг крана. Я сразу заметил, что он зол и нервничает.

— Начинаете?

— Черта с два! Надо принять башенный кран. А этот пузатый не дает разрешения.

— Кто такой?

— Техник из треста механизации.

Копелев сплюнул в пыль.

Я посмотрел на мужчину в белой рубашке с закатанными рукавами и с портфелем в руке, который почти бегал по кромке верхних граней фундамента, о чем-то спорил с рабочими и выглядел суматошным и взвинченным. Он мне не показался пузатым, тут уж сквозило явное преувеличение бригадира.

— Это ваши ругаются с техником? — спросил я.

— Да, трое. Те, что в касках, все мои.

Меня удивило, что сам Копелев не ругался с приемщиком и стоял в стороне.

На нем были грубые башмаки, из плотной материи джинсы, удобные на стройке хотя бы потому, что подходили под цвет той пыли, которую клубами вздымали в воздух часто вкатывающиеся на площадку машины-панелевозы. Под брюки в жаркие дни Копелев заправлял темную рубашку с открытым воротом, на темноволосой голове плотно сидела белая каска со свободно болтающимися ремешками.

В такой рабочей одежде, спортивно подтянутый, худощавый, он двигался по строительной площадке с некоторым даже изяществом и, казалось бы, без особой спешки. В солнечные дни Копелев надевал темные, защитные очки, которые делали его лицо еще более строгим.

Тогда, летом 1970 года, Копелеву было тридцать пять — это возраст зрелости. Старше сорока — сорока пяти уже редко можно встретить бригадира-монтажника, который легко бы справлялся с основательными физическими нагрузками, а главное — с постоянно напряженным темпом работы.

Владимир Копелев, на мой взгляд, выглядел немного моложе своих лет, — возможно, потому что от постоянного пребывания на свежем воздухе лицо его всегда пышет свежестью, а кожа приобрела здоровый и приятный загар, как, впрочем, и у всех монтажников.

Я сразу обратил внимание на две черты характера Копелева, внешне совершенно очевидные и впечатляющие. Он динамичен и одновременно сдержан.