Сибирская амазонка - Ирина Мельникова

— Изыди, сатана! Отчепись, анчихрист!

— Бабушка, — Алексей поднялся на ноги, — я только спросить хотел…

Но старуха продолжала голосить и даже плюнула в его сторону. Из сеней показалась хозяйка, из горницы — хозяин.

Алексей виновато развел руками:

— Я ведь только поздоровался.

— Бабка у нас по старой вере живет, — вздохнул хозяин, — даже пищу отдельно принимает. За печкой у нее и молельня своя. Туда нам ходу нет. И блажит, если кто из чужаков подходит. Видишь, миску закрыла. Боится, что бесы в ее кашу проникнут.

— Раньше она в скит ходила на моления, верстах в пяти от села, а после его солдаты сожгли, так она теперь дома молится, — подала голос хозяйка и сокрушенно вздохнула:

— Одна беда с ней!

— Я хотел про книгу спросить, ту, что на божнице лежит.

Узнать, сколько ей лет? — пояснил Алексей свой интерес к бабке.

Лицо старика неожиданно изменилось. Он смерил Алексея подозрительным взглядом.

— Тоже, что ль, про древние книги разведать хотите?

— Хочу, но почему — тоже? Разве до меня кто-то еще о них спрашивал? — насторожился Алексей.

— Да, было дело! — пробурчал нехотя старик и посмотрел на Гаврилу.

— Говори, дед! Им можно, — успокоил его казак.

Дед крякнул, почесал в затылке и нехотя стал рассказывать, но глаза старательно отводил в сторону, из чего Алексей сделал вывод: он знает гораздо больше и говорит, только чтобы отвязаться от назойливого горожанина.

— По прошлом лете заявился к нам один городской. По всей округе рыскал, про книги древние спрашивал. Особливо про Четьи минеи и те, что рукою писаны. В скиты пытался попасть, да к пустынножительным заимкам пробиться, но не получилось. Туда ему дорог не показали. Тогда он бабок наших принялся обхаживать, тех, что бобылками живут. К мамке моей тоже наведывался, так я его так пужанул, что он до угла бежал и все оглядывался, не догоню ли. У старух в загашниках, конечно ж, кое-что имеется, но разве они выдадут божьи книги никонианину, псу шелудивому. Для них все, кто щепотью крестится, — псы вонючие да изверги рода человечьего.

Одну бабку, Измарагду Арсеньеву, каким-то образом уломал, решилась она показать ему какие-то книги, а после вроде учуяла от него запах табака и наотрез отказалась даже из избы выйти.

— А как он выглядел? Как представился? — быстро спросил Иван и переглянулся с Алексеем.

— Мне он не представлялся, поскольку никакого заделья ко мне не имел. Может, старухам, возле которых вертелся, как-то и назывался, про то не знаю и сказать ничего не могу.

А был он из себя белесый, волосы редкие, назад он их зачесывал, да еще все время рукой отбрасывал со лба. На носу очочки круглые. Борода клином, но маленькая совсем, с кулак — не больше, усы у нашей кошки гуще, чем у него. Ростом, — он смерил взглядом Ивана, — повыше вас на голову. Вот и все!

— И что ж, он за книги большие деньги предлагал? — спросил Алексей.

— Нет, деньги бабки не принимают. Деньги от Анчихриста. Но он не просил продать их, просто посмотреть.

— Удалось ему их увидеть или вы не знаете об этом? — спросил Иван.

— Не знаю, — развел руками дед, — но уже после его отъезда полыхнули сразу две избы, в которых у нас одинокие старухи проживали. Та же Измарагда Арсеньева. Обе в огне погибли. Урядник долго потом в золе копался. По его словам, бабок сначала убили, а после избы подпалили.

— Их ограбили? — уточнил Алексей.

— Добра у них особого не было, и то все выгорело. Но самое странное, что книги-то не сгорели!

— В огне уцелели? — поразился Иван.

— Нет, от огня их не спасти, горят, как порох, — вздохнул дед. — Просто книг в избах не было, когда те огнем занялись.

Урядник ничего в пепле не нашел, а ведь застежки и бляхи медные не горят. Выходит, или старухи книги те не в избах хранили, или кто-то их украл, а потому и бабок убил. И избы поджег, чтобы следы замести.

— Этого человека искали? — спросил Иван.

— А про то нам неведомо. — Старик взмахнул рукой, приглашая гостей в горницу:

— Пройдемте к столу, а то вся рыба остыла. — Но на пороге вдруг остановился и пристально посмотрел на Алексея. — Урядник по тем случаям всех в селе опросил, а поймал ли того байстрюка в очочках, про то нам не докладывали. Да, — встрепенулся он, — дня через два урядник у нас в Мотылеве покажется, если хотите, расспросите, что к чему.

— Через два дня они уже в Пожарской будут, — ухмыльнулся Гаврила и заторопил гостей:

— Давайте быстрее, рыбу доедим, да в дорогу!

— А чаю попить или молочка? — заволновалась хозяйка. — Это ж не по-людски, чтоб без чаю в дорогу отправляться.

— Ладно, чаю тоже попьем, — согласился Гаврила, — но чтобы долго не рассиживаться. Надо выезжать, пока прохладно. А как до тайги доберемся, там жара уже не страшна, только от мокреца[8]да от паута[9]отбиваться придется. В этом году гнус страсть какой злой!

Дорога до станицы шла сквозь глухую, забитую буреломом тайгу, по дну ущелья вдоль бурной порожистой реки Кызыр.

Сдавленная скалами и лесом, мчала, она мутные воды в низовья, где теряла свою силу и, разбившись на множество проток, привольно разливалась по степи. Слева, за отвесными уступами берега, прятались в облаках вершины белков[10], а справа, теснясь к реке, подступал грозный Тензелюкский голец. На его крутых склонах с проплешинами оползней и серыми лентами курумов[11]вволю погуляла стихия, оставив после себя царство хаоса, где что-то сохранилось и торчало острыми изломами и зубцами, другое провалилось, повисло и обрушилось… Беснующиеся ручьи срывались с его отвесов ревущими водопадами, восточными минаретами и куполами проступали на фоне ослепительно голубого неба тенистые скалы.

В самом ущелье было сумрачно, пахло сыростью и гнилым дуплом, но сквозной ветер прогнал мошку, и путники откинули с лица сетки накомарников. Прохладный воздух был наполнен ароматом каких-то цветов, который перебивал запахи мхов и обветшавших скал. В нем мешалась ванильная пряность с гвоздичной свежестью и еще с чем-то незнакомым, но очень нежным и приятным.

— Надо ж такому цветку пахучему народиться, — Иван высунул голову из коляски, пытаясь отыскать взглядом неизвестное ему растение. — Что ж это за одурь такая?