Георгиевский крест - Виктор Точинов

Мясистыми были щеки, нос, подбородок, скулы… проще говоря, все лицо. И лысина. И даже уши. И все это мясистое хозяйство при любой попытке соврать краснело, наливалось кровью. Даже перед началом такой попытки Слава менял цвет. Не повезло человеку.

— Ну-у-у… Есть нарекания на последнюю программу… и оттуда… — Палец Брутмана устремился к потолку. — И от слушателей…

Он врал, она это знала, он знал, что она это знает… Но продолжал. Таковы уж правила игры. Их не изменить, надо играть и мучиться.

— Какие нарекания? Изложи конкретно.

— Ну-у-у… мат в прямом эфире…

— Ерунда. Одно словечко, к тому же по большому счету относительно цензурное. И услышали его лишь на Дальнем Востоке.

— Но ведь услышали…

— Ладно, нарекание номер один принято. Готова выслушать остальные.

— Ну-у-у… в общем-то… еще отклонение от темы… О чем вы собирались говорить? О монетизации вторичных избирательных прав? И куда в результате уехали?

И тут Брутман ей подмигнул. Правым глазом. И еще раз, и еще, и еще… Моргал так яростно, словно решил проморзировать сонет Шекспира. А то и венок сонетов. Карандаш в руке Брутмана что-то чиркал на листе из блокнота.

— Принято. Слушаю дальше. Или на этом список исчерпан?

— Ну-у-у… Эти ваши знаменитые словесные ляпы… «В него стреляли, но не попали, только ранили…» Как вы это представляете, Юлия Леонардовна? Не попасть, но ранить?

И Брутман вновь яростно заморгал. Теперь, для разнообразия, левым глазом. Затем показал взглядом на стол. Исчерканный листок был свернут в осьмушку, Слава накрыл ее ладонью, а когда ладонь сдвинулась, осьмушки на столе не осталось.

Понятно.

— Достаточно… Вот этим ты меня убил… Я унижена, сражена и растоптана. Уйду в пустыню, замаливать грехи и питаться акридами. Но помни, Слава: я всегда тебя любила! И сейчас люблю! И буду любить вечно!

Она обогнула стол, поцеловала Брутмана в пламенеющую лысину. На мгновение показалось, что целует окорок — домашний, безумно вкусный, закопченный в гуцульском селе, в дыму не паршивых ольховых опилок, а буковых поленьев…

Осьмушка перекочевала к ней.

— Прощай! Ты навсегда в моем сердце!

Когда она вышла, Брутман достал платок и вытер лысину. Она, уже в коридоре, сплюнула.

Новость ее не опечалила. Не обрадовала, конечно же, но и не расстроила ничуть. Оставила равнодушной.

Отмена эфира — ерунда, плюнуть и растереть. Бывало и хуже, даже программу дважды закрывали… И открывали снова. Юлия Закревская — это бренд. Это голос, который люди привыкли слышать. Не услышат на этой частоте — погоняют немного верньер настройки и будут слушать на другой, только и всего.

Гораздо интереснее поведение Брутмана. Что он пытался сказать? Что говорил — понятно, ерунду всякую болтал, — но что пытался впихнуть между фраз?

Записка — позже, записку она прочтет в машине. А сейчас надо разобраться со сказанным, пока слова и интонации свежи в памяти…

Мат в эфире отбрасываем. За слово «мудак» эфир не отменят. Ну разве что сдуру употребить его в адрес большой шишки… Она не употребляла. Вычеркиваем.

Монетизация прав… Тема острая, болезненная… Так у нее все темы такие… Не то… А куда она свернула? Ну да, на дело Астраханцева… Или, называя вещи своими именами, на Тамерлана Булатовича Хайдарова.

Вот это уже теплее. Можно сказать, горячо. У Хайдарова найдутся рычаги, чтобы немного подпортить жизнь, снять очередную программу с эфира… Человек он, по всем отзывам, более чем вменяемый и вполне мог таким способом высказать свое «фи»… Эх, затащить бы его в эфир, схлестнуться перед аудиторией… Не пойдет. А жаль.

Но как понять третий пассаж Брутмана — дикий и ни с чем не сообразный? Стреляли, попали, ранили… Это к чему? Это о чем? Да когда она вообще такое сказала, кажется, год назад, а то и раньше… Просто так сболтнул мясистый недомерок? Ляпнул первое пришедшее на ум? А зачем моргал, аж веко смозолил? Во время слов про мат в эфире обошелся без подмигиваний.

Что-то эти слова означали, но что? Хайдаров и намек на уголовщину в одну логическую конструкцию не укладываются. Не втискиваются, хоть пополам согни… Не тот человек.

Загадка. Тайна веков, покрытая мраком. Хотя не исключено, что ключ к ней на свернутом в осьмушку листе из блокнота.

Она села в машину и развернула записку. М-да… Уж на бумаге мог бы выразиться пояснее… Пять слов, объединенных в три коротких фразы:

НАДО ПОГОВОРИТЬ

СРОЧНО

ОЧЕНЬ ВАЖНО

Ладно, поговорят… И даже срочно. Сегодня позвонит Брутману, договорится о встрече. Но это поздним вечером, когда он отстреляется… А сейчас, коли уж негаданно выдалось трехчасовое окно, надо заскочить в «Сазонович и Сидоров», получить гонорар… Жуки там еще те, до сих пор платят наличкой, наверняка черной… Впрочем, если спалятся, — их проблемы.

Жаль, авторские экземпляры не получить… Когда-то любила взять в руки новенькую, типографской краской пахнущую книжку, полюбоваться на свой портрет на задней странице обложки, раскрыть с хрустом, вчитаться в знакомые и одновременно незнакомые строки…

Увы… В редакции сидят те же люди и делают то же дело, но без типографии — не то. Файлы, даже после всех трудов верстальщика, корректора и редактора, открываются без всякого хруста. И краской не пахнут. Ладно хоть гонорары за электронные копии капают…

…На Большом она чуть не влетела в пробку. Хорошо вовремя заметила, успела свернуть на Введенскую. На четырехрядном проспекте — пробка. Днем. Все-таки в мире слишком много дешевых машин. А в этом городе особенно. И бензин слишком дешев. И что-то с этим надо делать… Пора перевернуть древний-древний лозунг: автомобиль должен стать роскошью, а не средством передвижения. По крайней мере в мегаполисах. Хочешь передвигаться — в общественный транспорт. А хочешь жить роскошно — плати в десять, в двадцать раз больше за машину, за бензин, за парковку.

У нее складывался план программы под условным названием «За свободные дороги». С планом проезда к «СиС» дело обстояло хуже. Новую засаду, поджидавшую на другом избранном пути, она удачно миновала — «Авторадио» предупредило о пробке на съезде с Троицкого моста.

Акциз, беспощадный акциз на новые тачки, а всю авторухлядь принудительно изымать — и под пресс… Ничего, в банках живут без машин, не жалуются. И остальные привыкнут.

Но до наступления тех светлых времен желательно как-то просочиться к издательству. Она решила сделать хитрый финт: выехать на радиальную скоростную, платную — туда анчоусы в своих ведрах с гайками не суются. А с Юго-Западной развязки — обратно к центру, через туннель, под банками. И выскочит как раз недалеко от Фонтанки, прогуляется немного пешеходной зоной.

Решено — сделано. И на сей раз обошлось без сюрпризов, а то ведь порой и в туннеле застрять случается… Выехала под открытое небо, чуть-чуть не успела проскочить светофор — стояла у самой стоп-линии, дожидаясь зеленого… Мысленно похвалила себя за успешный маневр: креативный человек в любой ситуации найдет достойный выход… А анчоусы пусть стоят в пробках, проклиная все на свете, кроме главных виновников — себя самих.