Столица беглых - Николай Свечин

До отплытия «Мономаха» оставались сутки. Лыков обложился бумагами, конфискованными у пристава. В запечье у его полюбовницы Мухиной Кибирев отыскал семнадцать тысяч рублей! Ни баба, ни сам пристав не могли внятно объяснить происхождение этих сумм. Видимо, они не ожидали побега письмоводителя и не успели спрятать улики. Кое-что удалось найти и на Мелентия. Он готовился к побегу и сжег все лишнее. Но в почтовой конторе остались копии полученных им телеграмм. Алексей Николаевич просмотрел их и обнаружил, что Непогодьев накануне обменялся пятью депешами с неким Самсоном Родонаем. Телеграммы он посылал в Иркутск! И фамилия нерусская, похожа на грузинскую. Возможно, это была ниточка.

Закончив дела, Алексей Николаевич сел на пароход и дал команду отчаливать. В Монастырском никогда не видели человека в чине шестого класса, поэтому все пожелания сыщика расценивались как приказы. Радостный — дорвался до должности! — Кибирев ублажил ревизора, как мог. Лыкову в дорогу положили варенье из кислицы[14], жирной енисейской сельди, туруханских омулей и хайрюзов[15]. «Мономах» дал свисток и пустил дым не хуже паровоза. И отчалил. Гора с белой церковью на макушке стала медленно удаляться. Мелькнули остяцкие чумы на берегу, между ними стоял исправляющий должность пристава и махал фуражкой. Все, прощай, Туруханск.

Когда столица ссыльного края скрылась из виду, Лыкову стало легче. Он выпил водки в буфете, закусил селедкой — сделалось еще легче. Как люди живут в этих гиблых местах годами? Сыщик отогнал тяжелые мысли, ему надо было думать о другом: следовало продлить ревизию.

«Мономах» шлепал по воде целую неделю, прежде чем добрался до Красноярска. В Енисейске Алексей Николаевич сошел на берег и послал в Петербург телеграмму. В ней он излагал директору департамента свой план. Уж коли сыщик оказался в Восточной Сибири, следовало воспользоваться этим. И поручить ему поиск номеров для беглых. Косвенные улики указывают на Иркутскую губернию. Само прибежище где-то в глубинке, не в городе, но концы наверняка там. Коллежский советник сам напрашивался на длинную и заведомо неблагодарную командировку. Неизвестно, получится ли у него справиться с задачей. Но если кто в департаменте и может провести такое дознание, то лишь Лыков. И начальство это хорошо понимало.

Кроме того, Алексей Николаевич предложил Зотову согласовать командировку с Курловым. Тут был подтекст. Сыщик показывал товарищу министра, что не боится ни дальних поездок, ни ответственности. И даже ищет сложных поручений. Шталмейстер думает, что наказал строптивого подчиненного, послав его в Туруханск. А тот взял и шагнул еще дальше. Выяснив важные обстоятельства, Лыков добровольно застревал в Сибири на неопределенный срок. Для пользы дела, без понукания начальства.

Сойдя с парохода в Красноярске, коллежский советник первым делом явился на телеграф. Там его ждали две депеши. Первая была от Азвестопуло. Сергей сообщал, что у них с Марией родился сын, крепкий и здоровый. Орет басом с утра до вечера, но добродушно. Крестили ребятенка Алексеем, понятно, в честь кого. Помощник звал шефа быстрее вернуться домой, чтобы обмыть долгожданное событие. Он еще не догадывался, что Лыков решил остаться за Уралом надолго. И скоро потребует к себе помощника.

Вторая телеграмма была от Зотова. Директор Департамента полиции сообщал, что предложение Лыкова одобрено наверху. Генерал-губернатору Восточной Сибири Селиванову послано предписание: оказать полное содействие ревизии коллежского советника Лыкова. Тот должен проинспектировать вновь созданное в кадре иркутской полиции сыскное отделение — и проверить его в деле. А именно, найти с помощью тамошних сыщиков санаторию для беглых. Там же на телеграфе питерца ждали триста рублей прогонных и новые полномочия. Под ними опять стояла подпись Столыпина.

Алексей Николаевич сошел с поезда на иркутский дебаркадер ранним утром 28 июля. Его встречали. Мужчина лет тридцати пяти, основательный, с пытливым взглядом, снял шляпу:

— Позвольте представиться, ваше высокоблагородие: коллежский регистратор Аулин Бернард Яковлевич, начальник иркутского сыскного отделения. Разрешите доставить вас к губернатору.

— Сначала я хотел бы заселиться, — доброжелательно улыбнулся Лыков. — Не ехать же к его превосходительству небритым. Какую гостиницу порекомендуете? Я в вашем городе ничего не знаю. Был один раз, давно и проездом…

Аулин поправил гостя:

— Иркутский губернатор Гран состоит в чине статского советника.

— Ну к его высокородию. А меня зовите без чинов, Алексеем Николаевичем. Что насчет гостиницы?

— Я бы посоветовал «Деко». Ее у нас еще именуют Польской. Раньше «Деко» содержали паны и установили хорошие порядки. Чисто, буфет что надо, электрическое освещение. Всего двадцать восемь номеров, и находится на лучшей улице.

— Поехали.

Сыщики вышли из нового, пахнувшего краской здания вокзала. Особняком от биржи извозчиков стоял полицейский экипаж. Они уселись в него и тронулись. Питерец с интересом крутил головой, осматривал незнакомый город. В 1883 году Лыков действительно был здесь — пришел по этапу под видом «спиридона-поворота»[16]. Вспоминать ту командировку не хотелось. Лихой коллежский асессор чудом вернулся из нее живым…

Пролетка сначала поехала вдоль путей назад. Строения кругом были неказистые, в глаза бросалось большое количество портерных, пивных и трактиров. Возле них терся народ полууголовного вида. Некоторые провожали полицейских недобрыми взглядами, а один даже погрозил вслед кулаком.

— Публика тут у вас… — заметил приезжий.

— Это Глазково, самое криминальное место, — пояснил Аулин. — И дело не только в вокзале. При вокзалах всегда толчется всякая дрянь. А тут целая слобода. Большинство, конечно, мещане с железнодорожниками. Но и жуликов в избытке. Притон на притоне. Но мы сейчас переберемся на правый берег, в лучшую часть, там поприличнее.

Экипаж повернул направо, пересек рельсы по виадуку и выехал на понтонный мост. Широкая и стремительная Ангара удивила Лыкова: живая, светлая, какая-то удивительно чистая. Он поделился наблюдением с Аулиным.

— Как же иначе? — ответил тот. — Она же из Байкала вышла. А там знаете какая вода? Питьевая, вкуснее не бывает. Смотришь в реку, все камешки на дне видать! Это вам не Волга с Невой.

Когда открылась панорама города, коллежский регистратор стал указывать гостю достопримечательности:

— Набережная у нас знатная, и многие лучшие дома видны. Вон справа — видите? Памятник покойному государю, только в этом году открыли.

Иркутянин прыснул и прикрыл рот рукой: