Стоять, бояться, раздеваться! - Мария Коваленко

– И какие у вас, Руслан Азимович, еще таланты имеются?

Дверь раздевалки за ними закрылась, и Вероника не сразу заметила, что они остались наедине.

– Нет у меня талантов, – с облегчением стягивая с себя бороду, буркнуло недавнее чудовище.

На нее оно по-прежнему не смотрело. Три часа прошло со спора в офисе, а злость, видимо, не отпускала.

– А как же немецкий язык?

Вероника достала из чехла свое платье для корпоратива. Скромное, черное. Без разреза и декольте. Почти монашеское.

– И языка нет. «Хенде хох» и «муттер». Все.

– Конечно. Только три слова. Без акцента, как в МГИМО или в Академии внешней разведки.

Будто она произнесла какую-то чушь, Бадоев пропустил замечание мимо ушей. Вместо ответа скинул с себя пальто. Бросил на него шапку. И взялся за валенки.

– И петь вы не умеете? – Вероника зло сощурилась.

– Медведь на ухо наступил. В детстве.

– А у меня, значит, слуховые галлюцинации несколько минут назад были?

– Женская мнительность.

Гад и не пытался быть приветливым. На детском празднике и улыбался, и пел, и даже о чем-то разговаривал с малышами, а с ней наедине снова включил режим «Игнорировать и унижать».

Вероника только отошла от обиды за платье, а теперь опять чувствовала, как внутри все начинает закипать.

– Ну, вам, с вашими диагнозами, конечно, виднее.

Резко скинула с себя пальто Снегурочки.

– Правильно говорить: «Начальнику всегда виднее!».

Валенки со стуком упали на пол. Лишь когда очередь дошла до рубашки, бывший Мороз, похоже, заметил, что находится в помещении не один.

Веронику это тоже остановило. Больше одного стриптиза в день она и Паше не показывала. Босс точно не заслуживал роль исключения из правил. Но этот его надменный взгляд, сжатые губы и желваки на скулах...

Каменное идолище так и напрашивалось на качественную раскогтевку лица. Даже нервные окончания под ногтевыми пластинами заныли, требуя устроить лечебное кровопускание!

Останавливало лишь понимание, какими полушариями придется расплачиваться за испорченную начальскую тушку.

– Значит, я мнительная и глухая? – Сделала глубокий вдох и выдох.

– И память у тебя чересчур хорошая, – недовольно буркнуло себе под нос чудовище.

– Даже память не устроила!

Еще б пять-шесть секунд, и Вероника начала бы успокаиваться. Претензий за свою жизнь она уже успела наслушаться. И от оскорбленных существ мужского пола, и от завистливых женщин. Но на память, как в детстве, никто не жаловался.

– И как вы только со мной работаете!

Стоп-кран слетел к чертям. Чуть ли не вырывая с мясом пуговицы, она начала расстегивать рубашку. Ничего не смущаясь. Ни о чем не беспокоясь.

– Сам не знаю, – прозвучало с неожиданной обреченностью.

Эта обреченность Веронику и зацепила. На миг остановив яростный стриптиз, она посмотрела на своего босса и чуть второй раз за день не уронила челюсть.

Вместо того чтобы раскрыть рот и начать трахать ее глазами, бессердечный монстр последовал примеру своей помощницы.

Быстрыми пальцами пробежался по всем пуговицам рубахи Деда Мороза. С какой-то дикой злостью стянул один рукав, затем другой. И бросил рубаху возле чехла с одеждой.

Не было в этом ничего от грации Ченнинга Татума в «Супермайкле». Даже от стиптизерских плясок отечественной звезды – Тарзана! Но горло у Вероники внезапно пересохло, ноги подкосились, а тело бросило в такой жар, что пришлось спиной привалиться к холодной двери каморки.

Если бы хватило сил, она бы обязательно пропищала что-нибудь вроде: «Предупреждать надо!». Или потребовала табличку «Осторожно! Восемнадцать плюс».

Но сил не было.

Храбрости тоже.

А взгляд против воли соскользнул с лица начальника вниз – на сильную широкую грудь, на бугрящиеся мускулами мужские руки, на восемь совершенных кубиков и на убийственно эротичные косые мышцы. И воздух в комнате мгновенно стал густым и горячим.

______

*Имеется в виду новогодний немецкий гимн «O Tannenbaum».

Вероника не помнила, как одевалась, как выбиралась из каморки и как садилась в машину. Ее абсолютная память первый раз в жизни дала сбой!

Детский дом был позади, а в голове остались только обрывки воспоминаний.

Холодная дверь за спиной и непривычная, резкая слабость.

Литые бицепсы, трицепсы, идеальные кубики и голодный взгляд синих глаз.

Собственные пальцы. Почему-то дрожащие и не попадающие в петли.

Две рубашки, лежащие рядом. Белые, как флаги на поверженных крепостях.

Шаг навстречу. Один. Широкий. Мужской.

Сильная рука, обхватывающая горло, и большой палец, поглаживающий вену.

Напряжение. Сумасшедшее. До звездочек перед глазами. До позорной тянущей боли внизу живота. До жара, словно рядом развели адский костер.

И стук в дверь.

Резкий, неожиданный. С детским криком: «Дед Мороз, выходи!» три громких раза.

После этого Вероника совсем ничего не помнила. Ее будто выключили, а включили уже в джипе. Одетую, обутую. В черном платье под тонкой шубкой и удобных сапогах Снегурочки.

Ее личный маньяк выглядел до обидного намного лучше. На нем не осталось ничего от Деда Мороза. Дорогой костюм подчеркивал широкие плечи. Белоснежная рубашка оттеняла легкую небритость. А руки вращали руль так спокойно и уверенно, будто не было этим вечером ничего кроме стихов, песен и подарков.

Словно ей все привиделось. «Женская мнительность», – подсказала предательница-память.

Возможно, такой амнезии стоило порадоваться. Бадоев был последним мужчиной на свете, которого Вероника подпустила бы к своему телу. После предательства Паши только связи с поехавшим боссом не хватало.

Но вместо облегчения на душе почему-то засела обида.

Гранитный фейс Бадоева хотелось расцарапать еще сильнее, чем во время последней ссоры. Тяжелый ком распирал легкие и требовал выкричаться на этого болвана до хрипоты. Только теперь даже повода не было.

Чудовище, словно нарочно, не лихачило, не мучило уши дурацкой музыкой по радио и не ругало других водителей или пешеходов.

Этот бездушный монстр своим скучным вождением рубил на корню любые поводы придраться. Бесил до трясучки. Опять нагло игнорировал. И заставлял чувствовать себя полной дурой. Тупой блондинкой!

Радовало лишь одно – ехать с ним оказалось недолго. От детского дома до ресторана даже с пробками дорога не должна была занимать больше двадцати минут, а на корпоративе ее уже ждали... шампанское, восхищенные взгляды вменяемых мужчин и танцы, которыми можно было отвлечься.