Культы генокрадов - Петер Фехервари

«Они знают», — сказал Кридд.

Боясь передумать, лейтенант поспешно откинул фонарь. Внутрь тут же ворвался песчаный шквал, жаждущий загрязнять и обдирать всё подряд. Выбираясь наружу, Казимир подумал, что на базе наверняка наслушается крепких словечек от машиновидца Тарканте. До земли оставалось больше полутора метров, но Сенка знал порядок высадки лучше, чем свои пять пальцев.

«Зря я всё-таки вылез», — подумал всадник, сжимая зацепы на корпусе машины. Выпустив их, лейтенант ловко приземлился на согнутые ноги. В бункер, находившийся примерно в двадцати шагах от него, по-прежнему упиралось копьё света из прожектора «Часового». Казимир направился к аванпосту, словно бы излучавшему угрозу. Оказалось, что люк заперт, но у Сенки были при себе коды для всех застав. Он уже поднял руку, но вдруг замер, глядя на металлическую дверь, покрытую вмятинами и глубокими параллельными бороздами.

«Вали отсюда. Беги и не останавливайся».

Сражаясь с растущим страхом, лейтенант вбил код в панель доступа и поднял пистолет. Зашипела пневматическая система, разомкнулись запирающие сцепки, и люк распахнулся.

— Кридд! — рявкнул пилот, перекрикивая бурю. — Бенедек!

Изнутри донесся булькающий, мучительный стон.

«Они знают тебя».

— Ничего они не знают! — прошипел Сенка, заходя внутрь.

Дозорные распластались у противоположных стен тесного бункера. Капрал, во лбу которого зияла обугленная дыра, сжимал в руке разряженный лазпистолет. Ещё живой Бенедек с хрипом втягивал воздух, судорожно зажимая дымящуюся рану в горле. Всадник опустился на колени рядом с умирающим, и тот уставился на Казимира расширенными от ужаса глазами.

— Зачем? — спросил лейтенант. Больше ничего не приходило в голову.

— Тижерук, — просипел рядовой, выдавив три слога на последнем издыхании.

Сенка замер, пытаясь отогнать это древнее, гибельное слово.

«Тижерук»… Ночные Плетельщики…

По пятам за страхом явилась вина, и Казимир вновь оказался среди часовен Спирали, которые он сжигал до основания вместе с товарищами-пуританами. Эти рейды по всей Плите не были разрешены официально, но приказ совершить их, несомненно, пришёл откуда-то сверху. Вначале обходилось почти без насилия: сектанты с пустыми глазами просто стояли вокруг осквернённых знаком спирали храмов, переосвящаемых огнём. У четвертого святилища всё изменилось…

«Мы убили жреца, — взволнованно подумал лейтенант. — А что, если Спираль не была ересью? Неужели мы накликали Ночных Плетельщиков на свои головы?»

— Казимир, — прошептал чей-то голос. — Казимир Сенка…

Резко обернувшись, пилот заметил, как нечто огромное и темное выскальзывает из луча прожектора и пропадает в буре.

— Кто здесь? — заорал он, целясь из пистолета в тени за люком.

— Не бойся, Казимир, — ответил голос, ласковый и определённо женский.

«Почему я слышу её сквозь ураган?» — поразился Сенка, но осознание странности происходящего почему-то не сменилось ужасом. Напротив, его страх ослабевал — таял, словно лёд под палящим солнцем.

«Но здесь же нет ни солнца, ни света», — смутно удивился всадник

Затем Казимир осознал, что в дверном проходе кто-то стоит. Длинная ряса, что окутывала создание, как будто распускала лепестки вокруг его головы и скрывала лицо. В существе таилась загадка, и всё же лейтенант знал, что не должен бояться его — её. Решив опустить пистолет, Сенка обнаружил, что оружие уже в кобуре. Женщина сняла капюшон, и пилот увидел, что она даже прекраснее, чем образ, вставший перед ним при звуках её голоса.

— Моё имя — Ксифаули, — назвалась незнакомка, — и я знаю тебя, Казимир Сенка.

Лейтенант понял, что она впервые заговорила вслух.

Всякий раз, когда ярилась сажевая буря, — как нынешней ночью — Собиратель поднимался на высочайшую башню Кладовки и закрывался в комнате, запретной для всех, даже для проповедника, который возвысил его от ничтожного солдата до святого крестоносца.

Полк возвёл свою крепость вокруг космопорта, защитив тем самым наиболее важный объект на планете. Что более важно, её построили в соответствии с благословенными видениями Собирателя. Главным из его требований стало наличие высокой, ничем не украшенной башни. В округлой комнате у вершины башни не было ничего, кроме грёз самого крестоносца, ящичка с автоперьями, которыми он записывал содержание снов, и лестницы, ведущей на мансарду. Голые стены изначально покрывала белая краска, но эта безразличная пустота вскоре сдала позиции.

На протяжении месяцев великий труд Собирателя обретал форму, обвивая помещение чёрной паутиной неразборчиво-бредовых фраз. В её диковинные сплетения попадались бесчисленные символы: ангелы и орлы, звёзды и черепа, шестерни и освящённые клинки — и множество безымянных явлений, жаждавших обрести бытие.

Корпя над грандиозным узором, сновидец менял одно автоперо за другим, яростно пытаясь облечь свои грёзы в чернильные кружева реальности до того, как они ускользнут в ничто, и старался сохранить их смысл, хотя пока ещё не мог расшифровать его. Порой, когда чернила заканчивались, Собиратель вонзал острый кончик стила в запястье и выводил вязь кровью. В такие часы крестоносец трудился с ещё большим жаром, но ощущал, как в его сердце с воплем пробуждается леденящая ярость: он словно бы раскалывал цепи, что связывали губительную правду. Тогда бывший рядовой понимал, что может узреть — по-настоящему узреть — замысел Бога-Императора, но всегда отступал, страшась, что откровение ослепит его.

— Я не готов, — вновь поклялся сновидец, отбросил перо и опустошённо упал на колени — в нём не осталось ничего, кроме благоговения. Собиратель знал, что на самом деле письмена не принадлежали ему. Он был просто орудием Бога-Императора, бродячей душой на службе величайшей из сил. Эта истина одновременно принижала и возвышала крестоносца.

Чуть позже он осознал, что сажевая буря закончилась, и через потолочное окно сочатся лучики серого света. Пришло время вернуться к убогим реалиям войны за душу Искупления.

— Ложь крепка лишь настолько, насколько крепок последний человек, принявший её, — сказал сновидец божественному клубку на стенах.

После этого полковник Кангре Таласка, командир Восьмого полка Чёрных Флагов Вассаго и Собиратель Веры, встал на ноги и спустился из башни к своим бойцам.

Крест не узнал человека, представшего ему в зеркале. Он казался таким же чужим, как и имя, принятое фантомом на борту «Железной Каллиопы». Под сбритой бородой и волосами, собранными в хвостик на затылке, обнаружилось вытянутое, педантичное лицо, скорее принадлежащее ученому книжнику, нежели солдату. Призрак вспомнил, что когда-то носил очки, любовно храня приобретенную в юности близорукость. В зрелые годы преподаватели академии требовали от него исправить зрение, но дух отказывался. Какая нелепая претенциозность для офицера Астра Милитарум…