Я - меч, я - пламя! - Василий Кононюк

Обойдя Толика, выгнувшегося в предсмертной судороге, Оля достала из сумки гвоздодер и начала внимательно осматривать доски пола. Найдя подходящую и освободив ее по всей длине, стала максимально осторожно ее поднимать, сначала расшатала, используя гвоздодер как рычаг и подцепив им доску через щель возле стены, затем повытаскивала гвозди. Вытащив вторую сумку и переложив в нее свою одежду, Оля еще раз пересмотрела содержимое. В первой сумке лежали: остатки бельевой веревки, головка молотка, замотанная в тряпку, золотые побрякушки, деньги и часы, которые Ольга собрала в квартире барыги. Взяв немного денег (а то за хлеб не будет чем рассчитаться!), Оля добавила в сумку гвоздодер, протерла его тряпкой, а головку молотка забрала. Засунув сумку под пол, аккуратно забила гвозди на место. Затем затерла грязными подошвами все свежие царапины. Критически рассмотрев дело своих рук и ног, вынесла окончательный вердикт:

– Для сельской местности сойдет и так.

Натянув картуз на голову, взяла свою старую сумку с одеждой, кинула туда молоток. Глянув еще раз, не забыла ли чего, хлопнула себя свободной рукой по лбу:

– Дура!

Протерши тряпкой рукоятку ножа, вздохнула:

– Бедный Толик.

Закрыв тряпкой же за собою дверь, быстро пошла обратно. Больше часа ходить за хлебом – это явный перебор. Утешало, что никто не знал, когда она вышла за ним из дому. Глаза застилали слезы, губы дрожали.

– Если бы ты, скотина, не покалечил ту девку, которую мне Ростик показывал, я бы тебя не тронула. Ты же ей не рожу, ты ей душу поломал. Ростик рассказывал, она умом повредилась. Ты бы все равно кого-то убил, и тебя бы расстреляли. А так, в следующей жизни у тебя будет счастливая судьба. Наверное.

Пройдя полдороги, Оля переоделась в свою одежду, зашвырнула подальше обмотанную в тряпку головку молотка и, попрятав через каждые сто метров элементы одежды Ростика в кусты, с пустой сумкой вышла из посадки и направилась домой. Даже если милиция найдет одежду (в чем она очень сомневалась: глазастые граждане, скорее, к себе домой унесут), это будет для них означать лишь то, что Ростик переоделся в новую. Купив по дороге две булки хлеба и отламывая от одной из них кусочки, она жевала и думала, все ли сделано правильно, не осталось ли висящих хвостов. Раздумья прервала соседка:

– Ты где ходишь, Оля! Тебя милиция ищет! Уже полчаса тут с собакой, все облазили, и подвалы и чердаки! У Ростика были, тоже с собакой.

– Так где они, нет никого.

– Уехали уже все. Двое осталось, во дворе сидят, всех по очереди опрашивают. Иди бегом туда!

– Уже бегу. Аж подпрыгиваю.

– Заберут тебя, и правильно сделают.

– А я им расскажу, что вы из деревни самогон десятилитровыми банками возите.

– Гадина ты, Оля!

– А ты, тетка Люба, женщина честная и верная, я и твоему мужу могу кое-что рассказать. – Громко расхохотавшись, Оля направилась через черный ход во двор, оставив изумленную женщину провожать ее глазами.

– Совсем умом повредилась после больницы, – сделала свой вывод тетка Люба.

Когда Петро увидел ее, неторопливо идущую к группе соседей и жующую по дороге кусок хлеба, он не понял, почему не может оторвать от нее глаз. Поднявшееся над домом солнце запуталось в коротких волосах, раздело ее, просветило насквозь тонкую ткань платья, и он смущенно отвел глаза в сторону. Вдруг понял, почему ему так хочется смотреть на нее. Девушка излучала покой, щедро разливала его вокруг себя, все затихало, попадая в его сень. Если бы у Петра было время, он сравнил бы родившееся чувство с покоем, исходящим от каменных баб, стоящих на высоких курганах в безбрежной степи. В нем затихли злость, азарт, волнение схватки. Он смотрел на нее.

– Стрельцова, – позвал тихо.

Продолжая жевать, девушка неторопливо подошла к столу, положила на лавку сумку с хлебом и села напротив них. Ее большие синие глаза сегодня были красными от слез, грустными и задумчивыми.

– Где ты ходишь, Стрельцова? Сказали, ты за хлебом пошла, мы уже скоро час как здесь крутимся, а тебя нет. Что случилось? – Женя подозрительно смотрел на ее красные глаза.

– По улицам ходила, плакала, – просто сказала она, – Ростик пропал, теперь некому меня защитить.

– Нашла из-за чего плакать. Вот, Женя над тобой шефство берет, и ко мне всегда можешь обратиться. – Ему показалось, что искра бешенства молнией промелькнула в ее глазах. Глядя на него в упор, Ольга сказала:

– Помоги мне, товарищ милиционер, вон, видишь того высокого и худого, это Сеня Жердь. Он вчера на танцах мне сказал, если до следующих выходных я ему добром не дам, зароет меня.

– Да ничего он тебе не сделает, а если пальцем тронет, скажешь мне, я с ним разберусь.

– А если я буду лежать в канаве с проломленным черепом, какой мне от этого толк?

– Пойми, Стрельцова, есть закон, то, что ты говоришь, – это слова, у тебя даже свидетелей нет.

– Через два переулка отсюда, на улице Ленина, живет начальник горкома партии. Там милиционер часто возле дома дежурит. У него дочь, моя одногодка, я ее видела несколько раз. Вот если бы Сеня ей такое сказал, знаете, что бы с ним было? Его бы забрали в милицию, и оттуда он попал бы в больницу или на кладбище. Такой вот у вас закон, товарищ милиционер. – Она грустно посмотрела на него. – Спрашивайте, пока я тут. Уеду отсюда, на фабрику ученицей пойду. Здесь мне не жить.

– Ты, Стрельцова, думай, что говоришь. За такие слова можно уехать очень далеко и надолго.

– Так арестуйте меня.

– Вот если бы это еще кто-то слышал кроме нас, тогда бы сразу арестовали, а так потерпишь пока, нет у нас свидетелей. Но будешь болтать – долго не погуляешь. Женя, постарайся пристроить ее к комсомольской компании, чтобы она других людей увидела, не только босоту эту дворовую.

– Сделаем. А чтоб ты не думала, что у нас граждане двух сортов в стране живут, сейчас я с этой жердью побеседую, он тебя десятой дорогой обходить будет. – Женя поднялся и решительно направился к парню.

Записывая ее показания и обдумывая услышанное, следователь постепенно успокоился, в поселке было немало персон, которым по плечу роль Бугра в его пасьянсе. А то, что она тут наговорила, – это, конечно, правда, такова жизнь, так было и так будет. Но не вся правда. Мы меняем ее, жизнь становится лучше, при коммунизме подобного не будет, говорят, и милиции при коммунизме не будет. Но оперуполномоченный младшего начсостава Петро Цыбудько никак не мог представить, когда и, главное, как это произойдет. На его жизнь работы точно хватит.

Когда они с Женей, закончив опрос, направились в управление просмотреть дела названных Олей поселковых бандитов и примерить, на кого из них подойдет роль Бугра, возле них затормозила дежурная машина.

– Залезайте, – крикнул выглянувший Илья, – едем в поселок. Убийство. Анатолий Караваенко по кличке Рама, слыхали о таком?