О судьбе и доблести - Александр Македонский

Божество, по-видимому, давало понять, что македонцы совершат блистательные, славные дела; Александр завладеет Азией, как владел ею Дарий, ставший из гонца царем, и скоро со славой уйдет из жизни.

19

Он еще более осмелел, решив, что Александр задержался в Киликии по трусости. Задержка эта была вызвана болезнью, случившейся, по словам одних, от усталости, а по словам других, от того, что царь выкупался в ледяной воде Кидна. Из врачей никто не отважился оказать ему помощь, считая, что перед этой болезнью они бессильны, и боясь, в случае неудачного врачевания, обвинений со стороны македонцев.

Акарнанец Филипп тоже видел, что положение его трудное, но он надеялся на дружелюбное отношение Александра и, считая преступным избегать опасности, когда в опасности царь, решил рискнуть, не останавливаясь в лечении перед самыми крайними средствами. Он приготовил лекарство и убедил Александра стерпеть и выпить его, если он хочет поскорее выздороветь и пойти воевать.

В это время Парменион прислал из лагеря письмо, в котором настоятельно советовал остерегаться Филиппа, потому что Дарий будто бы подкупил его щедрыми подарками и обещанием выдать за него дочь, только бы он погубил Александра. Царь прочитал письмо и, не показав его никому из друзей, положил под подушку. В назначенный час вошел вместе с друзьями Филипп с чашей лекарства в руках.

Александр передал ему письмо, а сам взял лекарство охотно и безбоязненно. Разыгралось удивительное, прямо театральное зрелище: один читал, другой пил, а затем оба одновременно взглянули друг на друга, но не одинаковым взглядом. Лицо Александра, ясное и радостное, являло благосклонность и доверие к Филиппу; Филипп же, выведенный из себя клеветой, то взывал к богам, воздевая руки к небу, то припадал к кровати Александра, умоляя царя крепиться и доверять ему.

Лекарство сначала подействовало очень сильно, оно словно протолкнуло и погрузило вглубь всю силу Александра: Александр потерял голос; органы чувств почти перестали действовать, наступил обморок. Вскоре, однако, он оправился с помощью Филиппа, почувствовал прилив сил и только тогда вышел показаться македонцам: лишь вид его рассеял их уныние.

20

В войске Дария был один македонец, бежавший из Македонии, по имени Аминта, хорошо знавший характер Александра. Видя, что Дарий стремится идти на Александра узкими теснинами, он уговаривал его остаться среди широко раскинувшихся равнин, чтобы именно тут бросить свое огромное войско на меньшие силы врага. Дарий ответил, что он боится, как бы неприятель еще до сражения не обратился в бегство и Александр не ускользнул бы от него.

«На этот счет, царь, будь спокоен! – сказал Аминта. – Он сам пойдет на тебя и, пожалуй, уже идет». Эти слова не убедили Дария; он направился в Киликию; Александр же в это самое время пошел на него в Сирию. Ночью они разминулись друг с другом и повернули обратно. Александра радовала эта случайность; он торопился застать Дария в теснинах, а Дарий – вернуться на прежнее место и вывести свое войско из теснин.

Он уже понял, что на беду себе зашел своей волей в места, многократно пересеченные и морскими заливами, и горами, и рекой Пинаром, протекавшей посередине. Коннице здесь негде развернуться, а неприятелю действовать при его малочисленности очень удобно. Счастливая судьба предоставила Александру это место, но победу решило скорее его командование, чем счастье.

Уступая в числе огромному варварскому войску, он не допустил окружения македонцев; перебросив левое крыло направо и оказавшись с фланга, он обратил здесь варваров в бегство, сам сражаясь в первых рядах; мечом его ранило в бедро. Харет[27] говорит, что рану нанес ему Дарий (они схватились друг с другом), но Александр в письме своем к Антипатру и его близким не называет ранившего, а только пишет, что был ранен в бедро кинжалом и что рана оказалась незначительной.

Одержав блестящую победу (убитых врагов было больше 110 тысяч), он, однако, не захватил Дария, который опередил его в своем бегстве на 4 или 5 стадиев[28]. Александр вернулся обратно, завладев только царской колесницей и луком. Он застал своих македонцев за грабежом варварского лагеря и его богатств, огромных даже при том, что персы были перед битвой налегке и большую часть обоза бросили в Дамаске, Александру оставили палатку Дария, со множеством удобств, роскошным убранством и обилием утвари.

Он тут же снял доспехи и направился в баню со словами: «Пойдем, смоем в Дариевой бане пот сражения!» – «Нет, клянусь Зевсом! – сказал один из друзей, – не в Дариевой, а в Александровой; имущество побежденных должно принадлежать победителю и называться его именем».

Когда Александр увидел кувшины, кружки, ванны, флаконы для духов, все из золота, тонкой работы (помещение благоухало, словно от ароматов и мирры), он, перейдя в палатку, поражавшую высотой и размерами, с изумительными ложами, столами и посудой, сказал, взглянув на друзей: «Вот это, по-видимому, и значит царствовать».

21

Когда он сел обедать, кто-то сказал ему, что среди пленных вели мать Дария, его жену и двух девушек, дочерей его; увидав знакомую колесницу и лук, они стали бить себя в грудь и плакать, считая Дария погибшим. Александр немного помедлил, и, думая об их горе больше, чем о себе, послал к ним Леонната, велев сказать, что и Дарий жив, и Александра им бояться нечего: он воюет с Дарием за власть, им же будет предоставлено все, чего бы они ни пожелали и что имели при Дарии.

Уже одни эти слова показались женщинам милостивыми и добрыми; еще милостивее были поступки Александра. Он разрешил им похоронить, кого они захотят из персов, разрешил взять из добычи одежды и украшения и нисколько не изменил ни прежнего ухода за ними, ни прежних почестей; денег на себя они получали больше, чем при Дарии.

Самая же великая и воистину царственная милость для благородных и целомудренных женщин, ставших пленницами, была в том, что они не слышали подлых оскорблений и не ожидали их, а жили словно и не в лагере врага, а в стенах святого и чистого девичьего терема, где они вели жизнь, недоступную для чужого глаза и уха. А между тем рассказывают, что жена Дария была из всех цариц первой красавицей, как и Дарий был из мужчин самым красивым и высоким, а дочери походили на родителей.

Александр, считая, по-видимому, власть над собой качеством более царственным, чем умение побеждать на войне, не дотронулся до них. Он вообще не знал до брака ни одной женщины, кроме Барсины. Она осталась вдовой после смерти Мемнона и была взята под Дамаском в плен. Она получила греческое воспитание… была кротка нравом; отец ее, Артабаз, был сыном царской дочери.