В глуби веков - Любовь Воронкова

Александр, стиснув зубы, носился по городу.

— Где Мемнон? — хрипло кричал он. — Клянусь Зевсом, где прячется этот презренный?

Он искал Мемнона, дрожа от нетерпения и ярости. Уж теперь-то Александр не выпустит его живым, изменника, недостойного называться эллином, самого злейшего своего врага!

Вдруг он услышал крик:

— Царь, смотри! Вот они — на море! — Это кричали македонские воины, поднявшиеся на стены Милета. — Они уплывают на щитах! Плывут на остров!

Эллины — наемники Мемнона — плыли на перевернутых щитах к пустынному островку, одному из тех, что недалеко от берега высунули из моря свои скалистые вершины… Они плыли сотнями — и мешая, и помогая друг другу. Хватаясь за мокрые голые камни, они вылезали на островок, заполняя его неприютные, заросшие мохом, склоны…

Александр поднялся на триеру.

— Осадить остров! — приказал он.

— Царь, берега острова высоки и отвесны…

— Поставить на триеры лестницы!

Корабли подошли к острову. На передней триере стоял Александр. Наемники увидели и узнали царя — его драгоценные доспехи жарко горели под солнцем.

Триеры подошли к острову и остановились. На них медленно начали подниматься осадные лестницы. На островке теснилось около трехсот человек. Наемники стояли с оружием в руках, готовые к сражению, которое должно окончиться только их смертью. Они знали, что пощады им не будет.

— Выдайте Мемнона! — потребовал Александр.

— Здесь нет Мемнона, — ответили с острова, — он бежал.

— Бежал. Опять бежал! А вы — что же вы будете делать теперь?

— Сражаться и умирать.

Александр задумался, глядя на отважных людей, у которых не было никакого выхода, кроме смерти. Это стояли эллины, в таких же одеждах, как его воины, с таким же оружием в руках… И говорили они на том же языке, как и те воины, которые пришли с ним из Эллады, и на котором говорит он сам…

— Кого же вы защищаете? Кому вы служите? Вам уже никто не заплатит за вашу верность!

— За нашу смерть нам платить не надо. А защищаем мы свою жизнь. Мы знаем, что нам суждено умереть здесь. Но умрем, как нам подобает, — с оружием в руках.

Лицо Александра смягчилось, сведенные к переносью брови разошлись. Вот воины, которых он хотел бы иметь в своем войске! И он решил это дело совсем не так, как все ожидали.

— Я предлагаю вам мир, — сказал Александр, — но с одним условием: что вы пойдете на службу ко мне. Разве справедливее служить персам, чем воевать вместе с эллинами за счастье Эллады?

Над островом взлетел крик внезапного облегчения — смерти не будет!

Получив жизнь, они немедленно перешли к Александру. А Александр, подарив им жизнь, получил отряд воинов несокрушимой отваги.

Наемники не обманули Александра — Мемнона среди них не было. В то время как начали рушиться стены Милета, а персидские корабли безнадежно удалились, Мемнон понял, что его ждет гибель, и снова бежал.

Александр запретил разрушать Милет. Он не хотел разорять свои города, а Милет он уже считал своим городом. Но милетских правителей и персидских вельмож, сражавшихся против него за Милет, Александр немедленно предал казни.

Старейшины города, богатые купцы, владельцы торговых кораблей встретили македонского царя с почестями. Переговорив между собой, они решили, что большой разницы не будет: платили персу, теперь будут платить Македонянину. Лишь бы рука его была сильна и меч остер, чтобы защищать от нашествия кочевых племен и морских разбойников их город, их торговлю, их богатства…

Битва с Милетом окончена. Мертвые погребены. Победа отпразднована. Но в торжестве этой победы было немало горечи. Александр привык скрывать свои чувства, и только Гефестиону он мог высказать то, что было на душе.

— Я никогда не понимал этого крикуна Демосфена, который всю жизнь предавал проклятию моего отца. О какой свободе Эллады он кричал? За какую свободу Эллады бьется теперь со мной Мемнон? Он ненавидит меня за то, что я македонянин…

— Не за это, Александр, — поправил его Гефестион, — а за то, что Македония подчинила Элладу. Они видят в этом порабощение и не могут смириться с этим. Ведь они понимают, что свою верховную власть, власть македонского царя над Элладой и над эллинскими колониями, которые мы отнимаем у персов, ты эллинам не уступишь.

— Не уступлю! Никогда не уступлю!

— Вот потому-то они и закрывают ворота.

И, видя, как нахмурился Александр, Гефестион улыбнулся.

— Но что из того, Александр? Это ведь им не поможет.

Македонское войско двинулось дальше — на Галикарнас.

Кария[14]. Ультрамариновая полоса моря, рыжие, опаленные зноем горы, ущелья, заросшие лесом. Жара.

Багряная пыль стояла над войском, продвигавшимся по Карийскому побережью. Пыль застилала глаза, стекала со лба вместе с потом, скрипела на зубах. Мучила жажда. Лошади замедляли шаг, и поступь пехоты становилась все тяжелее.

Неожиданно впереди, словно мираж, возникла крепость. Она стояла на скале, и нельзя было различить, где кончается желтая твердыня скалы и где начинаются желтые каменные стены крепости. Александр остановил войско. Ждал разведчиков, посланных вперед. Разведчики вернулись очень скоро и с хорошими вестями.

— Это крепость Алинды[15], город царицы Ады. Она с нетерпением ждет тебя, царь. Она хочет сдать город.

Белая каменистая дорога, поднимаясь по склону горы, привела македонян в Алинды. Ворота крепости широко распахнулись перед ними. Царица Ада, окруженная своими придворными, вышла навстречу Александру:

— Входи, Александр, царь македонский, входи в мой город, в мой дом! Я принимаю тебя как сына!

Войско расположилось возле крепости. Наконец-то воины могут снять доспехи без опасения быть внезапно убитыми. Могут спокойно разжечь костры, пообедать, потом и поужинать и выспаться так, как спали когда-то под родными кровлями Македонии.

Царица Ада устроила богатый пир для царя, для его свиты и военачальников. И пока царские этеры и полководцы наслаждались обильным угощением и хорошим вином, царица Ада и Александр вели долгую и обстоятельную беседу.

— Наберись терпения, сын мой, — позволь мне, царь, называть тебя так, ведь у меня нет сыновей, — сказала царица Ада, любуясь молодым царем, — и выслушай мои жалобы. Ты, конечно, знаешь, что Кария принадлежит мне по праву. И Галикарнас тоже принадлежит мне — этот город всегда был резиденцией карийских царей. Но теперь Галикарнас и вся Кария, кроме моей бедной крепости, отданы наглому персу Офонтопату. Это — эллинский город, это мы, эллины, основали его здесь, в Азии. Почему же Галикарнас, тоже наш город, и Кария в руках перса? Разве это справедливо?