Спасти президента - Гера Фотич

Откинувшись на кровать, Йонас продолжал слушать словесный поток, и думал затаив дыхание. Чувствуя, как из глубинных коридоров памяти появляется связующее звено, выстраивая всё в логическую цепь.

Она рассказала, что сегодня снова увидится со своим старым близким другом в пригороде. Он приезжает инкогнито, чтобы навестить семью. Но для неё тайн не бывает. Шикарный ресторан в бывших царских предместьях. Железная дорога, проходящая рядом, напоминала о прошедших столетиях. Йонас лежал, закрыв глаза, и думал. Дремота прошла, и он реально осознал своё положение. Ему было смешно от того к чему он пришёл! Что очередной женщиной в его жизни стала эта безобразная властная шлюха, которая в угаре может вызвать охрану и его упекут как того парня, о котором идёт речь на плёнке. Будет прокурор и суд, соответствующая статья уголовного кодекса. К похмельному унынию добавился непонятный нервяк. Всё тело внезапно охватила дрожь как электрический импульс, словно волны побежали борозды мурашек. Они накатывались друг на друга, иногда гася внутренний мандраж, а иногда многократно его усиливая. Отчего всё тело превратилось в полигон междоусобных бурь. Когда нет совместимости с самим собой, и кажется, что твоя душа ошиблась оболочкой. Залетела не в ту плоть, перепутала адрес. Наверно это состояние и натолкнуло его на мысль о неизбежности расплаты.

Не может же быть случайностью эта встреча. Йонас понимал, что стоит на краю неизвестного. Но он не хотел возвращаться. Странный азарт сменил нервную дрожь. Будто кто-то подталкивал его идти дальше, не останавливаясь и не задумываясь. Ещё вчера сразу после первых слов общения с ней, Йонас понял, что не сможет получить с этой женщины деньги за аудиокассету, которую хранил столько лет. И теперь от неё он узнал, кому она делала заказ. Вряд ли она отпустит Йонаса живым. Сейчас он понял, что никто не сможет получить с неё ничего и даже вернуть своё.

Ему стало ужасно стыдно за себя и гадко. Что вот он боевой офицер хранил этот подлый, как ему казалось крутой компромат, в надежде уйдя со службы позаботиться о своей семье. Как это могло только придти к нему в голову? Кто смог заставить его сделать это? Его, как все считали, кристально чистого сотрудника. Неподкупного и бескомпромиссного. Кто за всё время службы не то, что не сделал, а даже подумать не мог о каком-то обогащении. Кто подсунул ему эту кассету? Какое-то помутнение нашло на него тогда. И он целых пять лет хранил её. А она подтачивала его изнутри. Напоминая о себе каждый раз, как только он открывал сейф. И все эти пять лет он боролся с ней. Рука неоднократно тянулась в темноту схватить эту мерзость как ядовитое существо сжать, уничтожить, раскромсать на кусочки. Но он этого не сделал. Гаденькие мыслишки, скрывающиеся в неведомом уголке мозга, вдруг вырастали гигантами, заполняя всё его сознание. Поглощали душу, и он не знал, чего больше хотелось: погладить шершавый пластик кассеты, или, схватив, сжать её и услышать, как хрустят её перегородки, как перемалываются её внутренности, словно живого организма таящего в себе сладостное и смертельно ядовитое чувство минутного наслаждения.

И вот теперь прошло пять лет. Она всё та же. Матовый чёрный корпус с серой незаполненной наклейкой. А он? В кого превратился он? В мелкого вымогателя? Без жены. Без семьи. Живущего в глухой деревне и развлекающего игрой на гитаре одурманенных самогоном соседей. Долго ли это будет продолжаться?

Другого выхода нет. Всё это не случайно. Только этим я смогу спасти свою душу и его. Только одна мысль затмила все остальные: «я спасу Вас господин президент…».

После всего, что он услышал, Йонас понял, что она не даст ему выйти из квартиры самостоятельно, поэтому нельзя оставить её в живых.

Курс спецподготовки не прошёл для него даром. Он ждал лёжа с закрытыми глазами. Наконец она выговорилась.

Видимо устав от напряжённого монолога, она снова откинулась на подушку и закрыла глаза. Йонас стал подстраивать свое дыхание, усиливая внутренний шум собственного выдоха звучащий как шум моря. Йонас полностью расслабился, растворяясь в собственном сознании, перестав ощущать своё тело, пытаясь слиться с идущим от неё теплом. Рука женщины слегка вздрогнула, затем ещё раз.

Пора, — подумал Йонас и начал незаметно вплетать слова в свой внутренний выдох:

«Со-о-он», — растягивал он слова, — «глубокий со-о-он, сон становится глубже…».

Постепенно, усиливая звучание своего голоса и произнося слова более внятно, но монотонно и уже более требовательно, позволил себе выйти из специально расслабленного состояния. Такие минуты всегда возбуждали его, но радоваться было ещё рано. Он ещё не владел её сознанием. Надо было продолжать работать. Вскоре он увидел, как под закрытыми веками женщины двигаются зрачки, и понял, что она в трансе. Теперь осталось немного. Надо было только создать комбинацию, придумать логический сюжет, которому бы она доверяла, то, что случалось с ней ранее.

Йонас представил ей побережье тёплого моря. Распахнув шторы, внушил ей яркое солнце. Открыв окно, сообщил о порывистом ласковом ветерке несущем полуденный зной, от которого хочется окунуться в живительную морскую гладь. Йонас помог женщине подняться с постели и ступить на широкий подоконник, служивший в её грёзах краем бассейна. И предложил охладиться в этот жаркий день…

Скрываясь за шторой, он видел, как стоявшая на тротуаре публика с недоумением наблюдает появившуюся в оконном проёме четвертого этажа невозмутимую любительницу острых ощущений в цветастой ночнушке. Свидетелей будет много, подумал Йонас. В своей причастности к данному убийству он даже не задумывался, но встречаться с участковым ему всё равно не хотелось. Он не стал смотреть последний сюжет спектакля и даже подумал, что наверно в этом у неё будет шанс выжить, не чувствуя при этом ни радости ни сожаления. Только безразличие, как проведение очередной рядовой оперативной комбинации. Примерно такое же, как испытывает дворник к гражданам, разгребая в парке осеннюю листву.

Удивившись своему спокойствию, Йонас подумал, что если существует «ад», то он точно здесь. И поэтому боятся нечего. А тот парень из сна — беспомощное прошлое. Нет у него имени, потому что нет такой могилы, на которой можно прочитать слова посвящённые ему близкими. Стала ли эта жизнь продолжением прошлой, он не знал, потому что не был уверен, из чрева ли матери он родился или из чрева войны, ибо каждый встретившийся тебе на пути ведёт непримиримую битву за своё существование, которую, в конце концов, проиграет….

Йонас посмотрел по сторонам. В комнате было полно всякого барахла, которое ценили здешние обитатели, но ему всё это было ни к чему. Он быстро оделся, взял из верхнего ящика стола две банковские стодолларовые упаковки и сунул их в карман. Затем протер тряпкой, возможно оставленные отпечатки своих пальцев и, торопливо покинул квартиру, захлопнув за собой дверь. Внизу он увидел несколько обеспокоенных граждан суетящихся вокруг лежащей на асфальте женщины. Вернее вокруг того, что от неё осталось. Ночная рубашка уже пропиталась кровью, и её алый цвет служил неплохим орнаментом, окаймляя цветочки на льняной ткани. Труп лежал лицом вниз, словно стараясь что-то вынюхать. Порывистый ветер едва шевелил спутанные волосы, под которыми блестела темная густая жидкость, хищно расползающаяся по асфальту. Вокруг того, что раньше называлось головой, валялись осколки черепа белого цвета с красными краями и прилипшей тёмной и белой слизью. Нет женщины, нет и её голоса, — подумал Йонас, кидая в мусорный бак ненужную аудиокассету. Только теперь он почувствовал облегчение. Больше он не услышит, как женский голос истерически требует решения вопроса любыми средствами.