Россия и Южная Африка. Наведение мостов - Аполлон Давидсон

С начала 1960-х годов, когда стало очевидным сближение АНК с компартией, началась вооруженная борьба, и в ходе суда над подпольщиками (Ривонийский процесс) выявились их надежды на помощь иностранных держав в свержении правительства, у разработчиков идеи «красной опасности» появилась куда более реальная и богатая почва для утверждений о существовании в ЮАР коммунистического заговора. Они были уверены, что главная проблема Южной Африки заключается не в расовой дискриминации и невыносимом положении большинства ее населения, а в том, что СССР стремится подчинить страну своему господству, используя южноафриканских коммунистов и АНК.

Этому, несомненно, способствовали некоторые высказывания лидеров АНК в изгнании. В своем выступлении на XXIV съезде КПСС в апреле 1971 г. вице-президент АНК Оливер Тамбо [96] сказал: «Именно под знаменем международной социалистической солидарности Африканский национальный конгресс ведет народные массы своей страны в бой навстречу революции за свержение фашистского режима, за завоевание власти и строительство социалистического общества. Да здравствует великая партия Ленина! Могущественный СССР находится в центре мирового социалистического содружества народов и идет в авангарде борьбы за международное освобождение и мир во всем мире. Наш народ и Африканский национальный конгресс являются одним из важных отрядов мирового антиимпериалистического движения. Благодаря интернационалистской политике КПСС мы получаем поддержку своей борьбе» [97] . Это выступление было приведено в парламенте ЮАР для обоснования тезиса о коммунистической угрозе [98] .

Зловещая тень коммунистического заговора виделась руководству Национальной партии за каждой акцией оппозиции, молодежных и других общественных организаций и профсоюзов, если только они не были напрямую связаны с государственными структурами. В коммунистических симпатиях постоянно обвиняли, например, Национальный союз южноафриканских студентов (НУСАС). Особенно угрожающе звучали такие обвинения, когда они произносились в парламенте [99] . А обвинения в коммунистических симпатиях члена парламента, лидера либеральной Прогрессивной партии Хелен Сузман [100] или ограничение в правах либерала и антикоммуниста Патрика Данкана [101] создавали ощущение, что у руководства Национальной партии паранойя.

Запад внутренняя политика ЮАР интересовала в эти годы мало. После кризиса 1960 г. в стране наступило затишье, которое многие принимали за стабильность. Темпы роста экономики в 1960-е годы составляли в среднем 6 % в год. Западные аналитики считали политическую стабильность и быстрый экономический рост ключом к решению внутренних проблем страны: потребности быстро развивавшейся экономики в квалифицированной рабочей силе и новых рынках сбыта должны были разрушить расовые барьеры [102] . С конца 1940-х до середины 1970-х годов США и Англия считали Южную Африку своим главным партнером в южноафриканском регионе, хотя это партнерство и не было закреплено ее формальным членством в западных структурах безопасности. Настойчивость, с которой руководство ЮАР подчеркивало советскую угрозу не только и не столько своей стране, сколько в первую очередь Западу, объяснялась его стремлением к более тесному союзу со странами НАТО и к получению более активной политической и военной поддержки с их стороны.

С конца 1960-х годов главным аспектом советской угрозы представлялся рост активности и размеров советского ВМФ, особенно в Индийском океане. В многочисленных аналитических документах всерьез обсуждалась возможность блокирования Советским Союзом морского пути вокруг Африканского континента в районе территории ЮАР. Присутствие советского ВМФ в Индийском океане и советские базы на его побережье постоянно обсуждались в парламенте ЮАР. Мнения расходились только в том, контролирует ли уже СССР Индийский океан, или только еще устанавливает свое «колониальное» господство [103] . Выступления представителей оппозиционной Объединенной партии (ОП) при этом мало чем отличались от выступлений их коллег из НП [104] .

Ощущение советской угрозы увеличивало и присутствие в Атлантике и в Индийском океане советского тралового флота, которому приписывались военные функции. Внося на рассмотрение парламента очередной законопроект, направленный против «коммунистического присутствия» в Южном полушарии, член парламента от Национальной партии говорил: «Эти так называемы траулеры закладывают навигационные мины… рядом с нашими территориальными водами, чтобы их потом использовали подводные лодки или для других целей. Они считывают все сведения о Южной Африке, которые только можно получить с помощью электронной разведки. Они читают наши радары, наши навигационные системы, наши радиокоммуникационные системы, частоты, координаты и т. д.». «По моему мнению, – продолжал он, – Европа и свободный мир окажут себе очень плохую услугу, если не примут во внимание эту угрозу в Индийском океане… Это угроза всей Африке, а также и Европе» [105] .

Угроза, исходившая якобы от присутствия советского флота в Индийском океане, постоянно дебатировалась и на Западе, особенно в Англии, но за основу отношений с ЮАР принята не была. Военные специалисты и в Англии, и в США сочли, что главной целью советского военно-морского присутствия в Индийском океане было политическое влияние, а не война с Западом. Но если СССР все же пойдет на военные действия против Запада (что крайне маловероятно), то, полагали они, ЮАР предоставит свои порты и базы союзникам и без формального подключения ее к западным структурам безопасности. Формальный союз с непопулярным режимом ЮАР они считали нежелательным [106] .

После нефтяного кризиса 1973 г. руководство ЮАР стало особенно часто муссировать идею о том, что советская кампания против нее имеет целью лишение Запада стратегических полезных ископаемых, прежде всего платины, марганца, хрома и ванадия. Это также не привело к желаемому результату, но идея о том, что СССР отводит ЮАР центральную роль в глобальном противостоянии двух систем, все больше выкристаллизовывалась в умах творцов южноафриканской идеологии и политики.

С точки зрения руководства ЮАР политика разрядки только ухудшила ситуацию. Сентенции члена парламента от Национальной партии в этом отношении типичны: «Россия играет с политикой разрядки, как кот с мышью. Эта концепция была рождена страхом ядерной войны как на Востоке, так и на Западе… Похоже, что теперь Америка стала мышью, потому что она совершенно слепа там, где дело касается целей России в мире, и чрезвычайно наивна, так как не принимает против нее никаких мер… Россия использует это отсутствие воли… и под прикрытием разрядки усиливает свою власть над земным шаром» [107] .

Идеологи ЮАР постоянно подчеркивали двойственный характер разрядки: детант с Западом в сфере стратегических вооружений и торговли и мобилизация антиимпериалистических сил против того же Запада в третьем мире. «Советский Союз проповедует детант с Западом, но в Африке любой диалог между Югом и Черной Африкой клеймит как расистский заговор правительства Претории», – писал южноафриканский советолог Ян дю Плесси [108] .

Рубеж 1975–1976 годов имел особое значение в процессе формирования доктрины «тотального наступления». В ноябре – декабре 1975 г. СССР принял участие в размещении и вооружении кубинских войск в Анголе и оказал прямую военную поддержку правительству Народного движения за освобождение Анголы (МПЛА). «Советская угроза» вплотную приблизилась к границам ЮАР.