Двум смертям не бывать - Дженнифер Рардин

— Дорогая, — обратился он ко мне, — ты просто обязана попробовать этот паштет. Лучшего я в жизни не ел.

Я улыбнулась, взяла у него бокал и направилась к концу покрытого скатертью стола. Вайль пошел за мной следом — слишком близко. Когда я резко остановилась, он чуть на меня не налетел. Повернувшись к нему лицом, я весело засмеялась, но сказала ему едва слышно:

— Ты меня обнюхиваешь?

Будь его лицо вырублено из гранита, оно не могло бы остаться бесстрастнее, чем сейчас. Но глаза стали серовато-синими, как в бурю.

— Я не умею определять запах вампиров, — ответил он ледяным голосом.

С чего это он?

— Я знаю.

Я повернулась, взяла тарелку, вилку и салфетку, потом пошла к другому концу буфета, вынудив Вайля обойти несколько пар гостей и одного официанта в белом, чтобы от меня не отстать.

— Но люди — совсем другое дело. Их запах я улавливаю отчетливей, чем запах смолы от свежего асфальта на сельской дороге.

Он стоял так неподвижно, что когда он замолк, я могла бы поклясться, будто стою рядом с фигурой из Музея мадам Тюссо, изображающей самого смертоносного из хороших парней. Но прямо сейчас он не казался мне таким уж хорошим.

— К чему ты это?

— На фоне твоего запаха ощущаются еще два, — сказал Вайль, пока я накладывала себе колбасок на тарелку. — Оба мужские. И остатки помады у тебя размазаны. Не потрудишься ли объяснить?

Я холодно улыбнулась, вытирая губы салфеткой.

— Долго рассказывать, — бросила я небрежно, — а нам надо работать.

Я еще добавила себе закусок на тарелку, пока Вайль ожидал, чтобы прошли мимо две звезды фильмов класса «Б». Потом он продолжил наш едва слышный разговор. Голос его был ровен, но глаза — единственные окна, открывающие его истинные чувства, — снова стали меняться. Ой, не к добру.

— Да, припоминаю. Мы, кажется, согласовали сегодня что-то вроде плана. — Вайль и сарказм очень удачно друг с другом сочетаются, и от этого сочетания мне захотелось что-нибудь крепко стукнуть. Удовлетворилась тем, что еще раз ткнула ложкой в вазочку с икрой. Вайль подождал, пока я докажу рыбьим яйцам свое превосходство, потом продолжил: — Систему охраны легко можно обойти. Нам придется понаблюдать за охранниками подольше, чтобы понять схему их перемещений, пусть даже этот прием заставит их отклониться от обычного образа действий. Если ты только не предпочитаешь их скосить из «узи» прямо на месте.

Я злобно посмотрела на Вайля, хотя злилась больше на себя, чем на него. Кажется, у меня вырабатывается привычка сперва прыгать, а потом уже думать, где мой парашют.

— Очень надеюсь, что ты не провалила наше задание, — сказал мне Вайль.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы так думать! — отрезала я и отошла в угол, где стоял высокий фикус в кадке. Пропихивая в глотку тушеные грибы, я лихорадочно гадала, как бы представить свои действия таким образом, чтобы в них прослеживалась хоть видимость логики. Увы. Я покачала головой. Когда-то я была разумным человеком, а теперь мои поступки никак не объяснить. По крайней мере без применения таких слов, как «сумасшедшая», «дура» или же «таблеток наглоталась». Но эту свою личность я очень хорошо умею скрывать. То есть умела до сих пор.

Вайль подошел ближе, грозно встал надо мной, как директор над школьником. Посмотрев на него, я виновато сглотнула виноградину.

— Мы не могли бы отложить этот разговор?

— Что. Здесь. Случилось?

И мне пришлось рассказать все как было, с начала и до конца. И черт меня побери, если это не прозвучало, как эпизод из похождений Нэнси Дрю!

— Значит, ты заводишь себе привычку целоваться в туалете с незнакомыми мужчинами? — Глаза у Вайля потемнели до нефритового цвета и в них вертелся вихрь золотых блесток, от которых у меня слегка закружилась голова. Не получив немедленного ответа, он пояснил: — Потому что в твоем личном деле этого определенно нет.

С теми, кто тебя хорошо знает, всегда так. Свои кнопки «разозли меня» ты им не открываешь — они сами, как ребята старшей ясельной группы, их раскапывают и начинают с энтузиазмом нажимать. Мои кнопки соединены непосредственно с ручными гранатами. И не успел Вайль закончить речь, как я услышала отчетливое звяканье упавшей на пол чеки.

Личное дело? Вот жаль, что у меня сейчас его в руках нет. Я бы так перетянула им тебя по черепу, что ты еще в следующую субботу мог бы в ближайшей церкви звонить вместо колокола!

А потом я бы двинула сама себя по лобным долям. Может, это бы меня вылечило, и не пришлось бы мне снова краснеть за собственные ПДР, как мы их называем в ЦРУ. (Это означает — Предыдущее Дурацкое Решение.) Но я еще не закончила копать себе могилу.

— По твоей милости я не завожу себе привычку целовать кого бы то ни было! — Сообразив на ходу, что для Фрейда эта фраза была бы находкой, я понеслась дальше: — Это было спонтанное действие — то есть такое, которое тебе никогда не приходилось совершать, зуб даю, и хотя ты — как мой начальник — сердишься, что я дала ему понять, зачем мы здесь, ты мог бы — тоже как мой начальник — похвалить меня за устранение ситуации, потенциально угрожающей нашему плану.

И на самом деле я не слишком сожалела о сделанном. Спасти Коула — это было правильно. Для него — и для нас тоже, хотя я не совсем могла объяснить почему. А поцелуй — так я не просто ему не воспротивилась. Я в нем участвовала, и очень энергично. А потому что… а в самом деле почему? И тут же в моей голове возник ответ, похожий на тихий вой старой вдовы: Потому что на какую-то секунду Коул напомнил тебе, какова была Жас до этой трагедии. И помнишь, как тебе нравилось быть такой?

— Как ты думаешь, эти двое мужчин, с которыми ты говорила, тебя узнают? — спросил Вайль.

— Искренне надеюсь!

— Так что когда полиция будет расследовать исчезновение Ассана и последовавшую за ним смерть и станет допрашивать всех, чьи приглашения лежат в этой корзиночке, а Люсиль Робинсон при этом найти не сможет — эти двое смогут дать твой словесный портрет?

У меня желудок свело судорогой, и еда, которую я только что жадно заглотала, попробовала рвануться наружу.

— Слушай, когда кончишь читать мне нотацию, сможешь сделать выговор моей язве? Она тоже неправильно себя ведет.

Вайль взял мою тарелку в одну руку, другой взял меня за локоть, отвел к мусорной корзине, куда и бросил тарелку (хотя не сомневаюсь, что он рассматривал вариант сунуть туда меня). Потом он вывел меня из салона в столовую, а оттуда к бассейну через обрамленную узорной рамой сетчатую дверь.

— Послушай, Вайль, я знаю, что ты живешь в Америке по твоему счету совсем недавно, и потому позволю себе напомнить, что здесь не принято топить оплошавших помощников.

Он сунул руки в карманы, и у него опустились углы губ — у любого другого это можно было бы назвать гримасой.