Жизнь этого парня  - Тобиас Вулф

Шум сигнала усилился на свету. Он снова вырвался наружу, снова вернулся назад, по-прежнему вопя. В коробке оставалось шесть яиц. Каждый из нас взял по два. Сильвер сел на колени на самый край, бросил несколько быстрых взглядов на улицу, готовясь взмахнуть рукой, как только наступит подходящий момент. Затем он живо поманил, мы подбежали, швырнули яйца и отступили назад, скрывшись из виду еще до того, как они разбились. Водитель смотрел вверх на здание напротив нашего, он ни разу не остановил взгляд на том месте, где были мы. Мы услышали, как яйца плюхнулись на тротуар, разбились рядом с машиной. На этот раз никакого крика не прозвучало. Эта тишина доставляла мне дискомфорт, и в этом дискомфорте я послал усмешку Сильверу, но Сильвер не улыбнулся в ответ. Его лицо было пурпурным и дергалось от гнева, как будто нападали на него. Он был возмущен, вне себя. Громко дыша, сжимая и разжимая челюсти, он прислонился к краю, сложил руки чашей у рта и прокричал слово, которое я слышал лишь раз, годом раньше, когда мой отец выкрикнул его человеку, который подрезал его на дороге.

– Жид! – крикнул Сильвер. И еще раз: – Жид!

* * *

Однажды мы с матерью пошли в Элкей-Пойнт посмотреть инсценировку морской битвы между Одд Феллоус[3] и Лайонс Клаб. Это было во время Морской ярмарки, когда проводились гонки гидропланов. Парк возвышался над портом. Мы могли лишь разглядеть две лодки, а в них – фигурки, бросающие водные шары туда-сюда, пытаясь сбросить команды друг друга. В парке была толпа народу, и каждый раз, когда одна из команд сваливалась в воду, все смеялись.

Моя мать беззаботно улыбалась. Она любила смотреть, как мужчины дурачатся друг с другом; спасатели, солдаты на автобусной станции, братья на мойке.

День был ясный. Торговцы просачивались сквозь толпу, продавая солнечные очки, шляпы и сувениры с ярмарки. Девушки загорали, растянувшись на ковриках. В воздухе пахло кокосовым маслом.

Двое мужчин с бутылками пива в руках стояли неподалеку. Они все время крутились рядом и смотрели на нас. Один из них подался вперед, пара биноклей висела на ремешке в его руке. Он был сильно загорелым, с тонкими усами и прической-ежиком. И на нем были белые кроссовки.

– Эй, приятель, – сказал он мне, – хочешь попробовать?

Пока он надевал мне на шею ремешок и показывал, как фокусировать линзы, другой мужчина подошел и что-то сказал моей матери. Она ответила, но продолжала глазеть на воду, защищаясь руками от солнца. Я навел фокус на Лайонс и Одд Феллоус и смотрел, как они толкают друг друга за борт. Они казались так близко, что я мог разглядеть их бледные тела и выражение усталости на лицах. Несмотря на веселые выкрики, они ползли вверх по веревкам с трудом и падали назад сразу, как встречали сопротивление. Каждый раз они ударялись о воду и бултыхались чуть дольше, чем нужно, устало глядя на лодки, которые им предполагалось захватить.

Мать приняла пиво от мужчины рядом с ней. Тот, который дал мне бинокль, чувствовал мое беспокойство, может быть, даже мою ревность. Он встал на колени около меня и объяснял ход сражения, как будто я был маленьким ребенком. Но я снял бинокль с шеи и протянул ему обратно.

– Я не знаю, – говорила моя мать. – Мы, вероятно, вернемся домой довольно рано.

Мужчина, с которым она разговаривала, повернулся ко мне. Он был старшим из двоих, высокий, угловатый, с волосами имбирного цвета. Двигался он как-то невпопад, будто был постоянно разбалансирован. На нем были бермуды и черные носки. Его вытянутое лицо обгорело, что подчеркивало белизну зубов.

– Давайте спросим большого парня, – сказал он. – Что скажешь, приятель? Хочешь увидеть настоящее веселье из моего жилища?

Он указал на большой кирпичный дом на краю парка.

Я проигнорировал его.

– Мам, – сказал я, – я хочу есть.

– Он еще не обедал, – сказала мать.

– Обед, – среагировал мужчина, – нет проблем. Что ты любишь? Что ты обычно любишь есть на обед?

Я посмотрел на мать. Она была в приподнятом настроении, и от этого я становился еще мрачнее, потому что знал, что ей хорошо не из-за меня.

– Он любит гамбургеры, – сказала она мужчине.

– Все будет, – сказал он.

Он взял мою мать за локоть и повел через парк к дому. Меня оставили шагать сзади со вторым мужиком, который, казалось, проявлял ко мне интерес. Он хотел знать, как меня зовут, куда я хожу в школу, где живу, имя моей матери и все эти где-и-почему о моем отце. Я был молокососом для любого взрослого, который задавал мне вопросы. К тому времени как мы дошли до дома, я забыл, что я замкнутый, и рассказал ему о нас все.

Дом был похож изнутри на пещеру, тихий и прохладный. Средники арочных окон украшали витражные медальоны. Тяжелые двери также имели форму арок. И потолок в гостиной, ребристый из-за перекладин, изгибался в дугу высоко над головой. Я присел на диванчик. Кофейный столик возле меня был завален пустыми пивными бутылками. Мать подошла к открытым окнам, выходящим на порт.

– Бог мой! – воскликнула она, – вот это вид!

Загорелый мужчина сказал:

– Позаботься о нашем друге.

– Пойдем, приятель, – сказал тот, с кем я разговаривал по дороге. – Я раздобуду что-нибудь поесть.

Я пошел за ним на кухню и сел за барную стойку, пока Джад вытаскивал что-то из холодильника. Он слепил сэндвич с колбасой и поставил передо мной. Казалось, он забыл про гамбургер. Я бы мог что-нибудь сказать, но отлично понимал, что, даже если сделаю это, никакого гамбургера здесь не появится.

Когда мы вернулись в гостиную, мать смотрела из окна в бинокль. Загорелый мужчина стоял позади нее, его голова была наклонена близко к ее голове, одна рука покоилась на ее плече, в то время как он указывал пивной бутылкой на нечто интересное. Он повернулся, когда мы вошли, и усмехнулся нам.

– А вот и наш паренек, – проговорил он. – Ну, как дела? Перекусил что-нибудь? Джад, ты раздобыл этому пареньку обед?

– Да, сэр.

– Отлично! То, что нужно! Садись, Розмари. Вон туда. Садись, Джек, вот это малый. Ты любишь арахис? Здорово! Джад, принеси ему арахиса. И ради бога унеси отсюда эти бутылки.

Он сел рядом с матерью на диванчик и без конца улыбался мне, пока Джад засовывал пальцы в бутылки и, позвякивая, уносил их. Джад вернулся с блюдом арахиса и вышел с остатками бутылок.

– Давай, Джек, налетай!