Драгоценности Медичи - Жюльетта Бенцони

– Я теперь почти не выхожу, дорогой Оливье, и только по настоянию князя Морозини выполз из своей норы. Но признаюсь, что я счастлив оказаться вновь в этом прекрасном заведении и воздать должное его кухне.

– К примеру, нашему фаршированному морскому языку под соусом ампир?

Художник расхохотался и словно обрел утраченную юность:

– Ну и память у вас! – вскричал он, окинув элегантный и украшенный цветами зал прежним взглядом победителя.

– Не только у Оливье прекрасная память, – сказал Морозини, беря предложенное ему меню, – я заметил двух или трех красивых женщин, которые глядят на вас с явным вожделением. Не сомневайтесь, они знают, кто вы такой...

Ошибиться в этом было невозможно. С появлением художника многие изящные дамы явно оживились. Начались оживленные перешептывания, прекрасные глаза заблистали при мысли о магических портретах, тайной которых обладал этот человек.

Женщины представляли себя на месте герцогини Мальборо, княгини Бибеско или принцессы Анастасии Греческой, мужчины не без зависти вспоминали величественное изображение Верди и совершенно потрясающее – Робера де Монтескью.

– Вам нужно лишь выбрать, если вы сами не против, – шепнул Альдо, радуясь этому маленькому триумфу художника, но тот с улыбкой отверг предложение:

– Если я еще способен создать великую картину, позировать мне будет ваша жена или вы оба? Напомните мне, чтобы я показал вам «Прогулку в лесу», где запечатлены супруги Лидиг. Я очень люблю это полотно, которое пришлось переделывать после их развода, поскольку ни один из них не пожелал сохранить изображение другого...

– И вы считаете это ободряющим примером? Рисуйте Лизу, если хотите, но я на это не пойду!

– Маловерный!

Наслаждаясь икрой и знаменитым морским языком под соусом ампир, Морозини предоставил своему визави возможность вновь погрузиться в столь приятную для него атмосферу, поскольку знал, что тема для разговора у них всегда найдется. За тушеной бараниной побеседовали о лошадях, которых мэтр любил едва ли не меньше женщин, и лишь когда подали кофе вместе с выдержанным арманьяком в низких хрустальных бокалах, Альдо решил приступить к главному сюжету.

– Быть может, теперь вы расскажете мне о драгоценностях Колдуньи? – вздохнул он. – Мне не терпится узнать, где и когда вы их видели?

Болдини поднес к длинному носу бокал с темно-золотистым напитком, ноздри его дрогнули, и он закрыл глаза, чтобы полнее ощутить божественный аромат.

– Много лет назад я отправился на Сицилию по приглашению князя Ганджи и провел несколько дней в его изумительном дворце в Палермо. Вы хорошо знаете Палермо, князь?

– Более или менее! Сицилия, подобно Венеции, представляет собой замкнутый мир, враждебный нам, северянам. Однако к Палермо я питаю слабость. Этот город, насыщенный запахами буйной растительности, ухитряется быть средневековым и одновременно мавританским на острове, где всегда преобладало греческое искусство. У меня сохранилось ощущение, будто я попал в сказку «Тысячи и одной ночи», по недоразумению ожившей на другом берегу.

– У вас острый глаз, и вы совершенно правы. В этих фантастических дворцах, окруженных сказочными арабскими садами, течет очень странная жизнь и порой происходят события невероятные. В качестве примера я избрал костюмированный бал, устроенный одним дворянином на изумительной вилле Багерия по случаю помолвки с молодой флорентийкой, идеально красивой девушкой, которую звали Бьянка Буэнавентури. Темой бала был Ренессанс, и мне редко удавалось видеть столь прекрасное празднество. Сады с фонтанами и водопадами, освещенными тысячами маленьких огней, создавали атмосферу тайны, подчеркивали пышность костюмов, источали ароматы, где запах роз и апельсиновых деревьев смешивался с запахом мирта и всех растений Востока. Это была гигантская благоухающая курильница под темно-голубым небом, усеянным сверкающими звездами, или огромный букет цветов. По саду непринужденно прогуливались люди в роскошных одеяниях, которые, надев их, словно бы сменили кожу. Невидимые музыканты негромко наигрывали на скрипках и арфах нежные мелодии, пришедшие из глубины веков, и у всех возникло впечатление, будто мы принимаем участие в неком балете, поставленном бесплотным режиссером, который звуком рожка заставил нас устремиться в украшенный зеленью зал, где ужину должна была предшествовать церемония вручения кольца невесте. Ее никто еще не видел, и я признаюсь вам, что, когда она вошла, у меня пресеклось дыхание!

– У вас? Художника, создавшего портреты незабываемых женщин?

– Это слишком сильно сказано. Незабываемыми я бы их не назвал – за редчайшими исключениями. Но ту женщину я не забуду никогда. Она была в изумительном платье шестнадцатого века из белого атласа, переливающегося золотом, из широкого ворота, словно цветок из вазы, поднималась лебединая шея, чистое лицо обрамляли густые золотистые волосы, под тяжестью которых голова слегка клонилась назад, что делало еще более прекрасными ее глаза, самые темные и самые бархатные из всех, какие я когда-либо видел. Настолько они были великолепны, что почти затмевали драгоценности: длинный крест на простой шелковой ленте, покоившийся на почти полностью открытой груди! И серьги, которые мне незачем описывать, потому что вы уже видели их вчера.

– Эти драгоценности принадлежали ей? Вы сказали, что ее звали Буэнавентури – как юношу, который похитил Бьянку Капелло из Венеции и был впоследствии убит?

– Они действительно принадлежали ей, но лишь с того самого вечера: накануне праздника жених Дарио Павиньяно собственноручно украсил ими свою невесту, а в момент обручения просто надел на палец кольцо с огромным рубином, которым вы также могли восхититься. Но не спрашивайте меня, каким образом оказался у него этот гарнитур. Была ли это семейная реликвия или он купил эти драгоценности? Он был очень богат...

– Я склонен принять семейную версию. Или же они были куплены тайно... Впрочем, на Сицилии возможно все. Несомненно, это самая таинственная и самая непредсказуемая часть нашего королевства. Неважно, каким образом они стали собственностью новой маркизы Павиньяно...

– Если бы это было так, я никогда не позволил бы себе украсить ими шею Олимпии д'Остель. И вы еще не услышали конец этой истории. После обмена кольцами и ужина празднество продолжало идти своим чередом, не теряя своей гармонии и веселья. Каждый сознавал, что видит подлинно счастливую пару, которая через месяц скрепит свой союз священными узами брака. Они идеально подходили друг к другу, хотя Павиньяно был старше невесты на два десятка лет. Но он отличался изумительной красотой, и не было никаких сомнений, что оба они горячо любят друг друга. Затем начался бал, который продлился до рассвета, ибо все присутствующие предавались развлечениям, не помышляя о сне.

– Но что-то прервало веселье?

– О да! Жуткая драма.

Болдини поставил на стол хрустальный бокал, который согревал в своих ладонях, и Альдо увидел, как его руки судорожно дрогнули. Художник потупился и заговорил глухим голосом: