Люций: Безупречный клинок - Йен Сент-Мартин

Перчатка-нартеций на руке Чезаре задрожала, издавая чирикающее потрескивание насекомого из встроенного ауспекса. Уже давно перчатка перестала быть вещью чисто механической, чем вызывала раздражение у апотекария. Он слышал крики, доносящиеся из обломков и принадлежащие мертвым душам в доспехах. Вопли братьев, ставших не более чем урожаем для апотекария.

Чезаре присел на корточки рядом с трупом легионера. Доспехи мертвого были выжжены до черноты, но сохранили большую часть своей первоначальной зазубренной формы вместе с небольшими вставками яркого цвета, что позволяло опознать воина Когорты Назики. Апотекарий одним движением перевернул труп на спину. Тело упало как единое, обугленное нечто, брошенное в пыль.

Вытянув пальцы, Чезаре принялся за сбор геносемени. Пилы и виброскальпели его нартециума жужжали, разрезая обугленный керамит. Под шлемом апотекарий стиснул зубы, раздвигая бронепластины, сплавленные вместе жаром падения сквозь атмосферу. Приложив достаточно сил, ему удалось расколоть броню как почерневшую яичную скорлупу. Сунув пальцы внутрь, Чезаре раздвинул горжет павшего.

От обугленного бледного тела несло гарью и гниющим жареным мясом. Эта вонь была столь же привычна для Чезаре, что и чистый воздух. Возможно, даже более привычна. Он откинул голову умершего брата назад, прижав кончик редуктора к челюсти. На него упала тень, и апотекарий отпрянул в сторону.

Искалеченный и бормочущий что–то себе под нос в мучительном бреду Пожиратель Миров, словно пьяный, прыгнул на Чезаре. У воина XII легиона отсутствовала половина левой руки до локтя, и он подумал, что вставить в рану зазубренный кусок разбитой обшивки корпуса «Бойцовой псины», используя его как импровизированный клинок, будет весьма недурно. Кровь всё еще стекала по почерневшему от огня железу, прерывисто капая, пока рука дрожала от болезненной ярости.

Чезаре уклонился от горизонтального удара, нацеленного ему в горло, развернулся и, сделав пируэт, выполнил диагональный ответный удар. Корона из кабелей с дредами, вшитых в череп Пожирателя Миров, искрилась от неисправности, гроздья оборванных соединений свободно свисали с его висков, а из разорванных проводов капала отвратительная тёмная жидкость. Чезаре отскочил назад после очередной атаки одурманенного болью легионера и поднял свой нартеций. Противник снова атаковал.

Пожирателя Миров окутал розовый туман, и он остановился на полпути. Сын Ангрона замер на мгновение, его зрачки сокращались, а веки беспорядочно смыкались. Чезаре дал ему распыленную разновидность наркотика-амброзии, приготовленного для битвы. Несмотря на то, что чаще всего вещество использовали для кратковременного лечения, улучшения здоровья собратьев на поле боя, или, в совсем разбавленных дозах, для усмирения и опьянения рабов, облако, которое распылил Чезаре из перчатки, являлось чистым наркотиком. Для непривыкших к его действию он вполне мог оказаться смертельным.

Апотекарий смотрел, как Гвозди Мясника в голове Пожирателя Миров дымятся и извиваются, и как параллельно с этим противоречивые волны агонии и блаженства сотрясают мозг легионера.

Сломанные болевые имплантаты проигрывали всепоглощающему экстазу, созданному Чезаре. Психопатический слюнявый хохот заклокотал на губах Пожирателя Миров. Он вцепился уцелевшей рукой себе в лицо, запуская пальцы всё глубже и глубже в плоть и отдирая куски кожи толстыми полосками. Потом он провёл рукой с эрзац-клинком по доспехам, наслаждаясь диссонирующим визгом металла по ржавому керамиту. Воин упал на колени и выгнул спину дугой, дрожа от неконтролируемого ликования, граничащего с истерикой.

Смех резко оборвался — Чезаре выстрелил ему в голову, разнеся затылок с влажным хрустом расколовшейся кости. Холодное безразличие не сходило с лица апотекария. Кровь, бьющая фонтаном из Пожирателя Миров, покрывала землю мира демонов, приковав к себе взгляд Чезаре. Почва стала ярко-красной. Даже нечеловечески ярко-красной. Невероятный, ослепительно красный цвет, даже более красный, чем все то, что апотекарию приходилось видеть до этого момента.

Легионер фыркнул, вытряхнул из шлема остатки амброзии и снова склонился над своим поверженным братом. Долю секунды он не мог опознать тело — останки практически сгорели дотла, — но быстро понял, кому они принадлежат.

Любалия. Апотекарий на миг закрыл глаза. Его меча будет не хватать. Чезаре положил перчатку под челюсть трупа и активировал редуктор.

С влажным хлопком кусок розовато-серой плоти выстрелил в стеклянный цилиндр нартеция. Чезаре осмотрел орган, и его глаза расширились. Он вытянул цилиндр из латной перчатки и швырнул его на землю, разбив вдребезги.

Под прогеноидом Любалии светилась почва. Сморщенная пасть миноги распахнулась на блестящем теле органа, издавая пронзительный, захлебывающийся крик. Тонкие жгутики ветвились, медленно пробиваясь из массы прогеноида. Орган завибрировал, извиваясь на земле.

Чезаре принялся топтать геносемя своего брата, раздавив его в лепешку. Пульсирующее мерцание под его сабатоном утихло, когда наследие Любалии для легиона превратилось в раздавленное пятно, издающее тихое шипение коронных разрядов.

Апотекарий зарычал. Еще один брат с зараженным и оскверненным геносеменем. Еще один воин, которого невозможно заменить. Такова истинная цена Хтонийского Провала.

Магистр войны, да будет проклято его имя тысячу раз, легко отделался за ту катастрофу, которую организовал. Как и толпы его ублюдочных сыновей, отвергнутые III и другими легионами по пути к заключению в Оке. Наказание Сыновей Гора было легким в сравнении с участью тех, кто выжил, по примеру Чезаре. Он был вынужден наблюдать за тем, как остатки легиона увядают и превращаются в сгнившие, искаженные тени совершенства, которым они были прежде.

Мог ли апотекарий вообще вспомнить, как долго его собратья бороздили пространство внутри Ока? Как долго? Как можно измерить протяженность этого чистилища в месте, где время не имеет смысла? Чезаре мерил время смертями. Братья проигрывали битву. Проигрывали предательству. Безумию. И все меньше тех, кто, как он, оставались в живых, сражаясь за сохранение грубой пародии на своё существование.

Легионер вскинул перламутровый шлем, услышав, как спускаются на землю кричащие фигуры. Тонкая, кроткая улыбка скользнула по его губам, но глаза все так же оставались холодны. Теперь ему придется вести своё сражение усерднее.

Рипакс прибыл.

В своё время легион Детей Императора был единственным из восемнадцати легионов, одаренным Палатинской аквилой — геральдикой самого Императора.

Повелитель Человечества одарил их своим золотым орлом, и легион относился к этому с почтением, словно к подарку, которым мог обладать только истинно совершенный. Никто не почитал аквилу больше, чем Крылья Фениксийца — элитные штурмовые отряды Детей Императора.

Как только вспыхнули первые искры Хтонийского Провала, фанатичная преданность Крыльев Фениксийца скрестила мечи с зарождающимся Империумом Человечества, очистив свои ряды практически до полного уничтожения на смертоносных, пропитанных вирусом землях Исствана III. Немногие выжившие несли ту же одержимость и фанатизм, что и их убитые братья, но уже внутри своих рядов. По мере изменения легиона менялись и они, превращаясь в звероподобное, замкнутое братство, изолировавшее себя от остальных. Их призывали в бой, чтобы наводить ужас на население и сокрушать самые грозные бастионы.