Открытие себя - Владимир Савченко

– Академгородок, – прохрипел в динамике голос водителя.

Приезжий вышел – и сразу увидел, что ехал напрасно. Два ряда стандартных пятиэтажных домов, сходясь в перспективе, смотрели друг на друга светящимися окнами. Но в доме № 33 в окнах угловой квартиры на пятом этаже света не было.

Чувство облегчения, что неприятная встреча с Кривошеиным снова оттягивается, смешалось у парня с досадой: ночевать-то негде! Обратным троллейбусом он вернулся в центр, стал обходить гостиницы – мест, конечно, нигде не было.

И снова его захватили мысли – они теперь скрашивали унылые поиски ночлега.

«…И чем далее мы живем, тем больше убеждаемся в многообразии жизненных ситуаций, к которым неприменимы те решения, что описаны в книгах или показаны в кино. И начинаем воспринимать информацию Искусства как квазижизнь, в которой все не так. В ней можно безопасно пережить рискованное приключение – даже со смертельным исходом, проявить принципиальность, не нажив неприятностей по службе… словом, почувствовать себя, хоть и ненадолго, иным: более умным, красивым, смелым, чем ты есть на самом деле. Неспроста люди, которые живут однообразной порядочной жизнью, обожают авантюрные романы и детективы…»

Он вышел на сияющий огнями фонарей и реклам проспект Маркса.

«И применяем мы эту великую информацию по пустякам: для развлечения, для провождения времени. Или чтоб девушку очаровать подходящим стишком… Эта информация не своя. Не сам дошел до решений и истин. Сиди смотри или читай, как за прозрачной стенкой идет выдуманная жизнь, – ты лишь „приемник информации“! Правда, бывали случаи, когда „приемники“ не выдерживали и пытались влиять: то – батя как-то рассказывал – красноармеец в Самаре однажды „вдарил из винта“ в артиста, выступавшего в роли Колчака во фронтовой пьеске, а еще ранее в Нижнем Новгороде публика избила исполнителя роли Яго – за правдивость игры… Сама идея разбить прозрачную стенку, влиять – здоровая… В ней что-то есть…»

Мысль, еще не оформившаяся в слова, смутная, как предчувствие, зрела в голове приезжего. Но в этот момент его мягко тронули за плечо. Он оглянулся: рядом стояли трое в штатском. Один из них небрежно провел перед его лицом красной книжечкой:

– Предъявите документы, гражданин.

Приезжий недоуменно пожал плечами, поставил на асфальт рюкзак, достал из кармана паспорт. Оперативник прочел первую страницу, перевел глаза с фотографии на его лицо, потом снова на фотографию – и возвратил паспорт.

– Все в порядке. Прошу извинить.

«Уфф!» Парень подхватил рюкзак и, стараясь не ускорять шага, двинулся к гостинице «Театральная». Настроение у него испортилось. «Может быть, не стоило мне приезжать?»

Трое отошли к табачному киоску. Там их ждал также одетый в штатское милиционер Гаевой.

– Ну я же говорил, – победно сказал он.

– Не тот… – вздохнул оперативник. – Какой-то Кривошеин Валентин Васильевич. А по фотографии и словесному портрету – точно Кравец.

– Словесный портрет, словесный портрет… что тот портрет?! – рассердился Гаевой. – Я ж его видел, сопровождал: тот без седин, моложе лет на десять, да и пощуплее будет.

– Пошли на вокзал, ребята, – предложил второй оперативник. – Что он, в самом деле, дурной: по проспекту гулять!

Виктор Кравец в это время действительно пробирался по темной пустынной улочке.

…Выбросившись тогда на ходу из милицейской машины, он через городской парк выбрался на склоны Днепра, лежал в кустах, ждал темноты. Хотелось курить и есть. Низкое солнце золотило утыканный пестрыми грибками песок Пляжного острова; там копошились купающиеся. Маленький буксир, распустив от берега до берега водяные усы, торопился вверх, к грузовому порту, за новой баржей. Внизу под обрывом шумели на набережной машины и трамваи.

«Доработались… Все мы продумали: методику опытов, варианты применения способа, даже влияние его на положение в мире – только такой вариант не предусмотрели. Так шлепнуться с большой высоты мордой в грязь: из исследователей в преступники! Боже мой, ну что это за работа такая: один неудачный опыт – и все летит в тартарары. И я не готов к этой игре со следователями и экспертами, настолько не готов, что хоть иди в библиотеку и штудируй Уголовный кодекс – и что там еще есть? – процессуальный кодекс, что ли! Я не знаю правил игры и могу ее проиграть… собственно, я ее уже почти проиграл. Библиотека… какая теперь может быть библиотека!»

Градирни электростанции на той стороне Днепра исходили толстыми клубами пара – казалось, что они вырабатывают облака. Солнце нижним краем касалось их.

«Что же теперь делать? Вернуться в милицию, рассказать все „чистосердечно“ и самым унизительным образом выдать то, что мы берегли от дурного глаза? Выдать не ради спасения работы – себя. Потому что работу этим не спасешь: через два-три дня в лаборатории все начнет гнить – и ничего не докажешь, никто не поверит и не узнает, что там было… Да и себя я этим не спасу: Кривошеин-то погиб. Он, как говорится, на мне… Пойти к Азарову, все объяснить? Ничего ему сейчас не объяснишь. Я теперь для него даже не студент-практикант – темная личность с фальшивыми документами. Его, конечно, известили о моем побеге, теперь он, как лояльный администратор, должен содействовать милиции… Вот она, проблема людей, в полный рост. Все наши беды от нее. Даже точнее – от того, что никак не хотели смириться с тем, что не можем решить ее лабораторным способом. Ну еще бы: мы! Мы, которые достигли таких результатов! Мы, у которых в руках неслыханные возможности синтеза информации! Куда к черту… А эта проблема нам не по зубам, пора признаться. А без нее какой смысл имеет остальное?»

Солнце садилось. Кравец поднялся, смахнул траву с брюк, пошел вверх по тропинке, не зная куда и зачем. В брюках позванивала мелочь. Он посчитал: на пачку сигарет и сверхлегкий ужин. А дальше? Две студентки, устроившись на скамье в кустах готовиться к экзаменам, с интересом поглядели на красивого парня, помотали головами, отгоняя грешные мысли, уткнулись в конспекты. «М-да… в общем-то, не пропаду. Может, отправиться к Лене? Но она, наверное, тоже под наблюдением, застукают…»

Тропинка вывела на тихую, безлюдную улочку. Из-за заборов свешивались ветви, усеянные начавшими краснеть вишнями. В конце улицы пылало подсвеченное снизу рыжее облако.

Быстро темнело. Вечерняя прохлада пробиралась под рубашку, надетую на голое тело. На противоположной стороне улицы в квартале от Виктора вышли из полумрака два человека в фуражках. «Милиция!» Кравец метнулся в переулок. Пробежав квартал, остановился, чтобы успокоить сердце.

«Дожил! Двадцать лет не бегал ни от кого, как мальчишка из чужого сада… – От беспомощности и унижения курить хотелось просто нестерпимо. – Игра проиграна! Надо признать это прямо – и выходить. Уносить ноги. В конце концов, каждый из нас в определенной ситуации испытал стремление уйти, свернуть в сторону. Теперь моя очередь, какого черта! Что я еще могу?»

Переулок выводил в сияние голубых огней. При виде их Виктор почувствовал приступ зверского аппетита: он не ел почти сутки. «Хм… там еще можно где-то поесть. Пойду! Вряд ли меня станут искать на проспекте Маркса».