Тайны Елисейского дворца - Жюльетта Бенцони

– И на здоровье! Ваш неожиданный приезд порадует и его, и остальных. Но поезжайте с подарком, от имени города, чьей посланницей вы будете. И, конечно же, вы должны быть ослепительны!

– Ослепительной быть нетрудно, – ответила Лаура без лишней скромности. – А вот подарок…

– Я подумаю, что бы это могло быть. А вы позаботьтесь о своей красоте.

Словно драгоценность на бархате ларца, замок Сен-Клу на зелени партера, спускавшегося террасами к Сене, радовал взгляд. Благодаря своим садам, цветникам и фонтанам это загородное поместье императора было, без всякого сомнения, самым волшебным. Быть может, благодаря нотке женственной томности, которая так его украшала. Здесь не было ослепительного блеска и величия классического Версаля, замок казался даже заброшенным – именно таково было желание императора – и впечатлял призрачным напоминанием о своем былом сиянии, померкшем, когда его наполовину разграбил гневный и яростный народ. Замок стоял надгробным памятником Великого века, и, когда Наполеон искал одиночества, он чаще всего выбирал Большой Трианон, а для галантных a parte[8]павильон Бютар, находившийся неподалеку.

Император больше всего любил Сен-Клу, точно так же, как и его первый хозяин. Его построил непредсказуемый Месье, брат Людовика XIV, склонявшийся скорее к женственности, чем к мужественности, что не мешало ему отважно воевать, одаренный удивительным даром декоратора и утонченным вкусом. Сен-Клу был его любимой резиденцией, а в Париже он обожал Пале-Рояль и замок Виллер-Коттере. Один бог знает, сколько этот принц приложил усилий, чтобы достичь столь чудесных результатов! При всей своей изнеженности он не гнушался сам участвовать в стройке. Когда разбивали сады, он надевал на туфли сабо, рабочую блузу, а на голову соломенную шляпу, так как был обладателем тонкой нежной кожи, и отправлялся руководить работой садовников. Точно так же следил он и за внутренней отделкой, доверив великому Миньяру роспись плафонов. Но с Миньяром он беседовал уже не в сабо, а в туфлях на высоких красных каблуках. Месье был маленького роста и каблуки носил не только подчиняясь веяниям моды.

Со временем Месье постарался, чтобы замок-сокровище стал еще и хранителем сокровищ. Самые драгоценные из них хранились в трех кабинетах, осматривать которые можно было только вместе с хозяином. В одном кабинете висели творения прославленных художников, во втором в витринах лежали драгоценные диковинки, в третий принц входил один или в сопровождении верного друга. В третьем кабинете хранились драгоценности, какими украшал себя Месье. На черном бархате покоились колье, застежки, пряжки, гарды шпаг, браслеты, кольца и драгоценные камни, чью судьбу владелец еще не решил. Здесь Месье проводил лучшие часы своей жизни!

Его сын, ставший регентом, был человеком более заурядным и роста вполне обыкновенного благодаря своей матери, живой и веселой Лизелотте, принцессе Пфальцской. И тем не менее он любил Сен-Клу не меньше отца, а в Версале чувствовал себя неуютно. В годы царствования Людовика XV и Людовика XVI великолепный Версаль вновь занял свое почетное место, что, впрочем, было совершенно естественно – в нем царили Бурбоны, а Сен-Клу принадлежал Орлеанам.

Наполеон, став первым консулом, а потом императором, забрал прелестный дворец себе и предпочитал его Тюильри, где все еще сохранялась память о революции, с которой император покончил. В Тюильри он любил только свой кабинет, просторную комнату с большим окном, смотрящим на Сену. Благодаря ярко-желтым стенам казалось, что погода радует солнцем всегда, однако несогласные с государем императором проводили здесь далеко не солнечные часы.

Карета Лауры въехала за золоченую ограду, охраняемую солдатами в красных с золотом мундирах, и остановилась. Как хороша была эта теплая летняя ночь с глубокой синевой неба, усеянной миллионами звезд! Лаура не могла не улыбнуться звездной ночи. Граф де Нарбонн подхватил ее улыбку. Он решил не отпускать Лауру одну с лакеями и кучером, тем более что везла она с собой целое состояние! Как адъютант его величества императора граф имел право появляться при дворе.

В ярко освещенном вестибюле навстречу Лауре поспешил Мишель Дюрок, обер-гофмаршал двора Наполеона, хороший ее знакомый и слегка влюбленный поклонник. Он не скрыл своего удивления.

– Кого я вижу? Неужели Лаура? То есть, я хотел сказать, мадам генеральша! А Жюно только что едва не заставил нас расплакаться, описывая, как вы чудовищно больны! Глядя на вас, я не назвал бы вас умирающей, скорее цветущей!

– Я очень рада. Что же может быть лучше сюрприза?

– Для кого? У Жюно вид истинного мученика.

– Ну, так он успокоится. А главный сюрприз предназначен для императора, конечно. Все еще за столом?

– Вы шутите? Семья как раз только что встала из-за стола и теперь в галерее Аполлона.

– Ну что ж, пойдем и мы в галерею. Дорогой де Нарбонн, не соблаговолите ли взять этот ларец, я вам буду очень благодарна. Противные придворные платья до того неудобны! – пожаловалась она, в то время как лакеи расправляли на ковре ее небольшой шлейф.

– Одно ваше появление уже подарок небес! Вы изумительны! – восхитился Дюрок абсолютно искренне и подал ей руку.

Лаура улыбнулась. Она знала, что хороша в строгом белом муслиновом платье на золотой подкладке, золотых туфельках и в короне из золотых лавровых листьев. Точно такой же золотой поясок из листьев с капельками бриллиантов обхватывал платье под грудью, а вдоль изящной шейки покачивались такие же серьги-подвески, выгодно оттенявшие ее слегка золотистую кожу.

Когда Лаура вошла в галерею, где многочисленные зеркала размножили ее красоту, императорское семейство появилось ей навстречу из противоположной двери. Де Нарбонн шепнул несколько слов камергеру, и он громким голосом провозгласил:

– С соизволения их императорских величеств, мадам Жюно!

Воцарилась мертвая тишина. Лаура оценила собственную дерзость, но не отступила. Она сделала первый глубокий реверанс, потом второй, потом третий уже почти у ног императорской четы. И тогда она взяла из рук графа – который неотступно следовал за ней и не уступил бы сейчас своего места, посули ему целое царство! – небольшой ларчик, открыла его и достала статуэтку из слоновой кости. Греческую статуэтку, представляющую юную девушку в золотом лавровом венке и с золотой оливковой ветвью в руках. Эту статуэтку Лаура протянула Наполеону.

– Сир, – начала она, и, несмотря на ее решимость, ее теплый низкий голос слегка дрожал, – угодно ли императору принять эту Победу, давно уже живущую у нас в семье, в честь многих побед, которые ваш гений приносит Франции. Эта Победа особенно дорога нам, потому что держит в руках оливковую ветвь, символ мира, которого так ждали все жены и матери и который был подписан на берегах Немана двумя самыми великими государями мира!

Лаура закончила свою речь и опустилась на одно колено.

Вновь тишина, и сразу же буря аплодисментов, приветствующих ее короткую речь.