Всегда со мной. О моем Учителе РАБАШе - Михаэль Семенович Лайтман

эгоизма. Это я почувствовал, и еще как! А Песах – он олицетворяет подъем над эгоизмом, с этого начинается духовное восхождение. Когда в каждом своем действии ты выполняешь одну простую операцию: отделяешь эгоизм от себя, отрываешь его с мясом.

Уже в который раз я понял, что мне во всем надо идти за РАБАШем. Так же, как и он, над всей земной логикой, выполнять эти нелогичные действия, все время пытаясь, как он, накладывать на них духовное намерение.

Кофейное зернышко

Ты в этом своем решении держишься какое-то время, промываешь себя мыслями о том, что все в нашем мире – ветви духовных корней, но они уже относятся к эгоистическому желанию. Поэтому их надо полностью отрубить в Песах. И «отрубаешь» – сидишь, перебираешь кофейные зернышки, кофе мы покупали зеленый, сначала сортировали его, смотрели, чтобы не было никаких изъянов, жучков, только потом обжаривали, мололи и после этого употребляли.

И вот, сортируешь эти зернышки, сортируешь. и вдруг понимаешь, что больше не можешь.

Помню, во время этой сортировки я и «сломался». Отвалился на спинку стула, с ненавистью смотрел на гору еще не проверенных зерен, курил одну за одной сигареты и думал: «Ну, это бред какой-то, бред!..»

И тут подошел РАБАШ, сел напротив меня, взял в руку одно зернышко, поднял его на уровень глаз и сказал: «Я сижу и проверяю зерна, вот эти маленькие зернышки кофе. Я проверяю их очень тщательно, очень!.. Я хочу, чтобы они были чистыми и хорошими, чтобы кофе, который получится из них, могли выпить мои товарищи, – отложил зернышко в сторону, взял другое. – А это зернышко я проверяю для моего учителя, – сказал и посмотрел на меня. – Мой учитель очень любит кофе. Это я делаю для него».

Это было очень жесткое учение, очень! Что я почувствовал? Стыд. У меня все горело внутри! А РАБАШ встал и отошел.

Я прильнул к зернам. Слова РАБАШа звучали во мне, каждое слово.

Но длилось это всего несколько минут.

Прошло потрясение, и я снова не мог заставить себя продолжать!

Я почувствовал неземные препятствия.

Скажи мне прежнему, когда я только приехал в страну: «Перебирай кофе, и ты получишь за это деньги», – я бы согласился и делал бы это правильно и хорошо.

А здесь – чтобы услужить Учителю, которого я считаю великим, самым великим!.. Я сижу и не могу сдвинуться с места.

И понимаю, что тут включаются уже не земные помехи.

Как тяжело мне было!

Быть рядом с каббалистом очень тяжело.

Быть и учеником, и помощником, и учиться у него, и заботиться о нем. иногда невозможно тяжело.

Ты рядом с ним везде, ты видишь его во всех проявлениях, и вот уже земная картина затушевывает его величие, и тебе кажется, что это обычный человек со своими требованиями, слабостями и привычками, как у всех.

И тебя просто убивает, не дает покоя мысль, – чем же он отличается от других? Я помню, сколько усилий мне иногда требовалось, чтобы выстоять и понять, что передо мной величайший каббалист, «последний из могикан», что таких больше не будет.

РАБАШ был невероятно прост и открыт во всей своей материальной жизни.

Он не оставлял людям, находящимся рядом с ним, никакой возможности оказывать ему уважение. Он не играл в АДМОРа[32], который должен привлекать к себе и вести за собой большое общество, ведь общество обязано ценить и уважать таких людей, целовать им руки, называть большими Равами. РАБАШ ненавидел это. Он вел себя как раз наоборот.

«Ничтожность» каббалиста

Он как каббалист чувствовал собственную ничтожность: «Кто я такой, и что у меня есть?», – вот что он показывал другим.

Он оценивал себя относительно Творца, поэтому его собственное ощущение было такое: «Я – ничто, прах и пепел». И это передавалось тому, кто находился рядом с ним.

Он делал это ненамеренно. Ненамеренно выстраивал эту внешнюю простоту. Он действительно ощущал себя так. В постоянном контакте с могучей управляющей силой (он называл это «стоять напротив Творца») он раскрывал совершенство и вечность. И в сравнении с этим не мог не чувствовать себя ничтожным.

Когда я спрашивал его об этом, он говорил: «Теперь представь себе, насколько трудно мне было рядом с отцом „.

Ведь это отец. Здесь у тебя, по крайней мере, есть кто-то чужой. С чужим ты можешь постараться наладить особые отношения, а отец есть отец.

Ты чувствуешь, что он любит тебя, и эта абсолютная любовь отца к сыну отнимает у тебя последнюю возможность сделать что-то. Ведь ты можешь ничего не делать – и он все равно любит тебя. Тем самым он будто лишает тебя обязанности по-особому относиться к нему».

Он забирает у меня силы

РАБАШ постоянно сбрасывал меня с рук. «Забирал» у меня силы по-особому относиться к нему. С одной стороны, он приблизил меня к себе, как высший приближает низшего, начал заботиться как о младенце, растить меня, а с другой стороны, он проводил меня через состояния, которые тогда казались мне жестокими.

Я не понимал этого, внутренне восставал против него, а он смотрел на меня и говорил: «Я понимаю, что все твои несчастья в жизни происходят из-за меня».

Как потом рассказала рабанит Фейга[33], он говорил ей, что знает обо мне все наперед, знает, что не успокоюсь и выведу каббалу из нашей учебной комнаты в мир.

Он этого хотел. Он для этого растил меня.

Поэтому и учил ходить, не давая пользоваться его силой, его величием. Показывая свою малость, вызывая даже пренебрежение. И все это для того, чтобы направить меня к Творцу. Чтобы от Него я потребовал силы.

Почему не просил?!

Я помню, как-то были мы с ним в лесу Бен Шемен, и я был на что-то очень зол, да на все на свете! И начал выговариваться, не сдерживая себя, что все вокруг плохо, и все плохие, и я не продвигаюсь, и все силы растрачиваются впустую.

РАБАШ не перебивал, смотрел на меня, слушал, а когда я остановился, он вдруг сказал: «А почему ты не просил?»

Он меня