Холод южных морей - Юрий Шестера

— Побоялся… — ухмыльнулся Фаддей Фаддеевич. — Вот что, Матвей. Это для тебя я капитан, первый после Бога человек на шлюпе, а для Андрея Петровича — друг, первый друг на этом свете. А посему обращайся ко мне по его поводу без всякой боязни в любое время дня и ночи. Понял?!

— Так точно, понял, ваше высокоблагородие! — просиял Матвей.

Он, как, впрочем, и все на шлюпе, прекрасно знал, что только старший офицер, не считая, само собой, Андрея Петровича, пользовался такой привилегией, а тут на тебе…

— Ступай! Да пошевеливайтесь там с Макаром! Распустил я вас, окаянных! — ворчливо напутствовал его капитан.

Пока вестовые споро накрывали стол, друзья сидели молча, думая каждый о своем. Когда же Матвей вопросительно глянул на Андрея Петровича, тот повернулся к Фаддею Фаддеевичу:

— Мадера?

И тот кивнул головой в знак согласия.

Отпив из фужеров, закусили фруктами, которые соблазнительно поблескивали капельками влаги, как будто орошенные утренней росой. «Матвей расстарался», — отметил Андрей Петрович.

— Так что у тебя за проблемы, Андрюша? — полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич.

И Андрей Петрович поделился с ним волновавшими его вопросами.

— Эх, мне бы твои заботы, литератор… — вздохнул капитан. — Как говорится, за двумя зайцами погонишься… — и задумался. — А что тебе ближе, Андрюша, «Описание…» или «Приключения…»?

— Наверное, «Приключения…», — подумав, ответил тот.

— И это почему же?

— Дело в том, Фаддей, что «Описание…» требует строжайшего соблюдения последовательности и учета всех фактов, в то время как «Приключения…» не отрицают возможности свободного изложения этих же фактов и их интерпретации, плюс авторский вымысел и полет фантазии, плюс возможность выражения своей точки зрения на те или иные проблемы, разумеется, в пределах общего замысла произведения. Конечно, это труднее, но зато плодотворнее. Наверное, где-то так…

— Ну вот, все, оказывается, уже и решено. А ты, знай, заладил: творческий кризис, творческий кризис… Никакого кризиса, дорогой мой друг! Пошли к чертовой матери «Описание…» и сосредоточься на «Приключениях…» И тогда я буду уверен, что к концу нашего кругосветного плавания ты будешь иметь на руках готовую к изданию рукопись приключенческого произведения. А «Описание…» можешь оставить до лучших времен, если только у тебя появится желание вообще его писать, в чем я очень и очень сомневаюсь. Вот так-то, свет Андрюша! Дай я тебя благословлю на творческий подвиг… — и Фаддей Фаддеевич осенил Андрея Петровича крестным знамением.

Литератор чуть ли не прослезился. Во всяком случае, когда он разливал по фужерам золотистую мадеру, рука его слегка подрагивала.

* * *

На морских просторах взорам мореплавателей постоянно представляются только вода, небо и горизонт, а потому всякая, хоть и маловажная, вещь привлекает их внимание.

Чтобы смыть лишнюю соль с солонины и чтобы она стала лучше для употребления в пищу, Беллинсгаузен приказал предназначенное команде ее количество на день класть в специально сплетенную из веревок сетку, которую подвешивать на бушприте так, чтобы солонина при колебании и ходе шлюпа беспрестанно обмывалась бы новой водой. Этим способом соленое мясо вымачивается весьма скоро и многим лучше, чем обыкновенным мочением в кадке, при котором в середине мяса все еще остается немало соли, способствующей возникновению цинготной болезни. Крузенштерн, например, во время плавания вокруг света, употреблял это же средство.

И вот все свободные от вахты матросы сбежались на бак, чтобы полюбоваться хищными повадками акулы длиною около девяти футов, которая непременно хотела полакомиться частью солонины, подвешенной в веревочной сетке под бушпритом для вымачивания.

— Ишь, стерва, что вытворяет! — изумлялись одни.

— Ату его, ату! — весело науськивали другие.

— Накось, выкуси! — торжествовали третьи, видя бесплодные попытки акулы, и со смехом показывали ей кукиш.

— Ну и настырна же, братцы! Так и вьется, так и выпрыгивает, так и щелкает своими зубьями…

Однако неоднократные попытки морской хищницы отхватить своими острыми, как бритва, зубами лакомый и такой, казалось бы, близкий кусок солонины оказывались, увы, бесплодными.

— А ну-ка, расступись, братцы, сейчас мы ее враз успокоим! — с азартным блеском в глазах расталкивал матросов квартирмейстер боцманской команды, держа в высоко поднятой руке острогу, привязанную к тонкому линю.

— Врежь ей, Петрович, по число по первое, чтобы знала впредь, вражина, как обижать российских мореходов! — одобрительно загудели матросы, тоже загораясь азартом столь необычной охоты.

Квартирмейстер уперся ногой в бушприт, широко размахнулся и с силой метнул острогу в акулу, которая как раз в очередной попытке выпрыгнула из воды. Раздался хряск, и вода обагрилась кровью.

— Ура! — торжествующе пронеслось над баком. — Ай да молодец, Петрович! Угодил острогой прямо в спину…

Акула дернулась раз, дернулась два, а затем, собрав, видимо, все силы, рванула в сторону от шлюпа, и острога с кусками мяса на ее зубьях ушла под воду, сопровождаемая общим вдохом разочарования.

— Не жилец она, конечно, — заключил плотно сбитый унтер-офицер, почесывая затылок, — но мы-то ведь остались без ушицы… Опять придется, братцы, трескать щи с солониной.

* * *

13 сентября при захождении солнца открылся пик на острове Тенерифе, самом большом из Канарских островов, находившегося в это время в девяноста четырех милях (около 174 километров) от шлюпов, и через сутки «Восток» и «Мирный» положили якоря на том самом месте, где за шестнадцать лет перед этим Крузенштерн стоял на якорях со своими шлюпами.

Андрей Петрович с душевным трепетом всматривался в очертания Тенерифского пика, затмившего своей громадой чуть ли не полнеба. «Ну здравствуй, красавец! Не надеялся уж больше и увидеть тебя так близко, — шевелил он губами. — А на вершину твою мы с Григорием Ивановичем так и не попали, но нашли нечто большее, на что и не рассчитывали. Спасибо тебе за свою тайну, которую ты сохранил для нас…»

Вскоре к шлюпу «Восток» под испанским флагом подошла шлюпка с капитаном порта королевского флота лейтенантом дон Меза, который задал обыкновенные вопросы: откуда, куда, нет ли больных и прочее. Затем лейтенант объявил, что в Кадисе (порт на юго-западе Испании) свирепствует заразная болезнь и, предостерегая нас, сказал, что лавирующие близ Санта-Крус две бригантины пришли оттуда, но правительством в порт не были допущены.

Помня о переживаниях Крузенштерна по поводу обмена салютами, Беллинсгаузен, чтобы не попасть впросак, послал мичмана Демидова к губернатору, генерал-лейтенанту шевалье де Лабуриа, уведомить о причине прибытия шлюпов и переговорить об обмене салютами. Демидов, возвратясь с берега, доложил, что губернатор очень вежливо его принял и уверил, что крепость будет отвечать выстрелом за выстрел, почему «Восток» салютовал из семи пушек, а крепость, на которой был поднят флаг, отвечала равным числом.