Волкодлаки Сталина. Операция "Вервольф" - Дмитрий Тараторин

Буквально как только последние лохмотья тьмы с чавкающим звуком засосало в вентиляцию, двери бокса распахнулись, и на пороге возник потирающий от возбуждения и предвкушения руки Мефодий Порфирьевич Петров в сопровождении группы ассистентов. Нет, он отнюдь не был садистом. Им владел вполне оправданный в его положении энтузиазм исследователя. Пытливого естествоиспытателя, призванного разгадать увлекательную научную шараду.

Отсутствие Волка не то чтобы потрясло его, оно просто сразу и бесповоротно погрузило его в безумие. Он не стал, причитая и задавая никчемные вопросы, бегать по коридорам. Он мрачно и сосредоточенно, игнорируя растерянных помощников, прошествовал в лабораторию, где и заперся.

Участь его была решена. Беспощадная, лютая кара облажавшемуся академику не замедлит свершиться. А потому не было у него ни времени, ни выбора. Тот вариант, который в здравом уме хотя и возникал в его сознании, но ужасал его не меньше, чем перспектива быть перемолотым зубами мутантов, он реализовал теперь четко и без колебаний.

Москва. Особняк Берии. 1953 год

По мостовым рассветной столицы прогрохотали танки и замерли, взяв в кольцо дом врага народа, предателя, шпиона и сексуального насильника. Жерла пушек зловеще уставились в окна, те ответили солнечными зайчиками по броне. И грянул бой. Уже через несколько минут под прикрытием огня из крупнокалиберных пулеметов спецназовцы ГРУ ворвались в здание. Там их встретили матерые волкодавы НКВД. И выстрелы стихли. Засверкали финские ножи и трофейные эсэсовские кинжалы — бойцы сошлись в рукопашной. И это была не просто схватка воинов двух борющихся за власть кланов. Шла лютая резня, в которой поверженным не имело смысла просить о пощаде. Армейцам было за что ненавидеть своих недавних палачей.

— Коля, ты выпить не хочешь? — спросил тем временем Лаврентий Палыч.

— Не откажусь, — ответил Кузнецов.

— Вот и молодец, мне земляки тут посылочку прислали замечательную.

Двери центрального зала бункера распахнулись, вошла изящная японка с подносом. На нем — бутылка, два бокала, кожаный пенал и еще нечто под накрахмаленной жесткой салфеткой.

Сквозь многометровую толщу земли и бетона звуки боя, конечно, слышны не были, но Николай, имея изрядный опыт подобных операций, прекрасно знал, в какой она на данный момент фазе. Конечно, система жизнеобеспечения бункера позволяла его обитателям ни в чем себе не отказывать, по крайней мере около года, но в ГРУ тоже не фраера, в «детей подземелья» им долго играть не дадут. Да и чего, собственно, засиживаться, Кузнецов понимал, что это бокал «на посошок».

С наслаждением сделав глоток, Берия хитро прищурился:

— Теперь тебе еще кое-что испробовать пора. Знаешь, Коля, нет гарантии, что псы Жукова о тоннелях наших эвакуационных не пронюхали. Могут нас сюрпризы ждать. Так вот, чтобы смог ты проходить через все заслоны, как нож сквозь масло, надо тебе прививочку сделать.

Девица открыла пенал. В нем лежали шприц и ампула с ярко-алой жидкостью. Тонкими, но сильными пальцами она надломила ее и погрузила иглу в ее содержимое. Оно словно бы вскипело, и из ампулы заструился красноватый мерцающий туман. Кузнецов завороженно следил за тем, как наполнялся шприц. Казалось, длилось это целую вечность.

Николай сразу понял, что это за алая муть, но все же спросил:

— И какую же вы мне вакцину вколоть собираетесь?

— Это типа витамина, Коля, иммунитет повышает, — засмеялся Лаврентий Палыч. — Так повышает, что даже пули безвредными становятся. Видишь ли, в крови крестничка твоего карпатского столько полезных веществ оказалось, что при регулярном ее употреблении, хочешь — стаканами, а хочешь — внутривенно, дивный омолаживающий эффект наблюдается, способности разные обнаруживаются. Ну, ты рукавчик-то засучи, если укольчиком, оно быстрее действует. А нам ведь пора уже.

То, что Николай увидел когда-то в глазницах «запорожца», возникало позже, не в памяти, не во сне, нет, — наяву и предельно отчетливо, часто. В иных ситуациях он ощущал себя уже внутри, а не снаружи, словно бы он не из привычного мира туда заглядывал, а оттуда, из бездны ужаса смотрел на зыбкий, вот-вот готовый рассыпаться цветными стекляшками мир. И каждый раз немыслимым усилием воли он выныривал из вязкого мрака. Лаврентий Палыч предлагал ему туда с разбега прыгнуть.

Кузнецов взглянул Берии прямо в глаза и не увидел их — за стеклами пенсне колыхалась тьма.

— Брезгуешь, значит, — донесся, как сквозь вату, до Николая насмешливый голос. — Я давно в тебе подозрительное замечаю. Ну, гляди, ты сам выбрал.

Девица отбросила салфетку, вороненый ствол браунинга выплюнул пулю.

Подземная Москва. 201… год

Мефодий Порфирьевич превратился в такого урода, что и сам не ожидал. Не в том, конечно, смысле, что он на себя в зеркало взглянул и ужаснулся. Не до подобной лирики ему было, когда требовалось срочно в буквальном смысле слова утекать — утекать вместе с канализационными стоками с территории полигона.

Никак иначе вырваться оттуда возможности не представлялось. Мутировать, срочно мутировать — застучало у него в голове сразу после обнаружения пропажи Салима. Другого шанса выжить действительно не было. А жизнь он любил отчаянно, всем своим пытливым умом неисправимого естествоиспытателя. «Ну и что, — лихорадочно соображал он, запершись в лаборатории и дрожащими руками наполняя шприц, — буду познавать природу изнутри теперь, как часть ее. Но часть разумная, ищущая».

Препарат, инъекция которого превратила его в получеловека-полурептилию, еще не был опробирован в достаточной степени. Разработки его велись не по боевой линии, а в рамках программы поиска эликсира бессмертия. Басаврюк Басаврюком, а науке Берия все же доверял больше, чем черной магии. Хотя и понимал, что без нее любые исследования будут тыканьем наобум и вслепую. Вот и информация о том, что доисторические монстры всякие — динозавры и прочие твари ползучие да летучие были изрядными долгожителями, была почерпнута из трофейных гримуаров.

А уж ученым предстояло изучить кости всякой древней сволочи, отрытые зэками в тундре. На их основе и готовились всевозможные снадобья, испытывавшиеся, само собой, на врагах народа. Направление это было для подземных научных светил приоритетным. Однако говорить о каких-то надежных результатах было рановато. Хотя и отмечались вроде бы некоторые вполне обнадеживающие симптомы у испытуемых.

Если говорить о препарате, к которому прибег Петров, то вполне достоверно было известно его мощное, радикально трансформирующее плоть подопытного воздействие. Однако влияние снадобья на психику объекта, подвергающегося мутации, толком изучить не сумели. К тому же профессору пришлось ради достижения максимально быстрого эффекта вколоть себе дозу отнюдь не терапевтическую.

Вот и случилось так, что, к ужасу и омерзению своему, он превратился в чудовище не только физически, но и морально. Уже полчаса академик боролся с непреодолимым искушением откусить пятку бомжу, мирно похрапывающему возле трубы теплотрассы.