Дедушка русской авиации - Григорий Волчек

Старшина внимательно посмотрел на Игоря, как будто видел его впервые:

— А ты що, хотел бы нижний?

— Да, я в учебке спал на нижнем.

— Об учебке забудь, голубь. Хотя я не запрещаю — можешь поменяться — ха-ха! Ну, я зараз пиду до хаты, а вы пока побачьте окресть, принюхайтесь. Зайдите в Ленкомнату, бытовку. Из казармы не выходить, добре? Я перед ужином появлюся.

Гоша в ожидании ужина зашел в Ленкомнату и углубился в газеты. Газет было много, они были собраны в подшивки — «Правда», «Советский спорт», «Красная звезда», окружная газета и корпусная многотиражка. Полторацкий не читал газет трое суток, поэтому запоем стал глотать чтиво.

— Рота, стройся на ужин! — раздался крик дневального (час назад его на тумбочке не было — в учебке за такое сразу бы отправили на губу).

— Гоша вышел из Ленинской комнаты. Несмотря на громкий призыв, солдаты не спешили строиться (в учебке строились мгновенно). Игорь встал посреди коридора один. Из каптерки высунулся старшина, и ТЭЧ неторопливо построилась. Кроме Гоши, все были без шинелей.

— Иди сними шинель, — дернул Полторацкого за рукав белобрысый солдатик.

— Холодно без шинели.

— Иди сними, кому говорю!

— Отвали.

Поужинали (во время еды Гоше навалили кружочков десять масла — дембеля его не ели), вернулись в казарму, включили телевизор. Полторацкий телик смотреть не стал — пошел опять читать газеты.

Долго читать ему не пришлось. В Ленкомнату зашел крепыш, вырвал у Гоши подшивку и сбросил ее на пол.

— Слушай ты, борзота! Я у себя борзых не потерплю! Быстро в кубрик порядок наводить!

— Я уже ходил в кубрик, а туда не пускают, говорят, что в сапогах нельзя. И действительно, все ходят в тапочках. А у меня тапочек пока нет, не выдали.

— Босиком походишь!

— Босиком холодно, можно простудиться.

— Все, хватит порожняки гонять! Быстро в кубрик!

— Да иди ты нах… со своим кубриком!

Саня размахнулся и ударил. Попал в воздух. Он, видимо, считал себя непобедимым и потому в драке допускал грубые ошибки. Гоша увернулся и врезал Сане в солнечное сплетение. Саня задохнулся и посерел от боли. Следующий удар заставил его согнуться пополам. Еще одна плюха, и Саня мешком рухнул на пол, прямо на подшивку. Полторацкий аккуратно высвободил газеты из-под обмякшего тела и продолжил чтение.

Саня, кряхтя, медленно поднялся, и, шатаясь и протирая глаза, покинул Ленкомнату, а через пару минут вернулся сюда с группой товарищей. Верховодил в ней не Саня, а еще более здоровый мужик. Товарищи расселись на столах по разным углам комнаты. Здоровяк подошел к Полторацкому.

— Земляк, ты, я вижу, читать любишь.

— Есть такой грех.

— Есть и другие грехи.

— Например?

— Не работаешь, грубишь старшим, нарушаешь форму одежды. Крючок застегни, ремень подтяни, чтобы все было по уставу. Подтяни ремень, сука!

Переход на оскорбления был ожидаем. Игорь резко поднялся, боднул головой, и окровавленный верзила отшатнулся назад. Не дав сопернику опомниться, Полторацкий пнул его в полноватый живот. ЗДОРОВЯК отключился, а на Гошу с трех сторон налетела кодла. Игорю пришлось попыхтеть, но вскоре все нападавшие были нейтрализованы. Сане хватило одного удара в челюсть, некий костлявый субъект налетел лбом на кулак, и, видимо, потерял сознание, а третий молодец, более верткий, чем остальные, после небольшой возни лег, пропустив боковой удар в ухо.

Остался еще один участник агрессивного квинтета, который все это время спокойно сидел на столе и разглядывал стенды, повествующие о жизни и деятельности В. И. Ленина. Казалось, что избиение товарищей его абсолютно не касается.

— А ты чего сидишь, ублюдок? — крикнул Гоша, разгоряченный схваткой.

— За ублюдка ответишь, — сказал флегматик, встал и неожиданно прыгнул на Гошу. Отшатнувшийся назад Полторацкий получил ощутимый удар сапогом в грудь. Нападавший попытался продолжить успешную атаку, но Полторацкий, решив для верности использовать подручные средства, загасил прыгуна подвернувшимся под руку стулом. Пока каратист приходил в себя от мебельного сюрприза, Гоша от всего сердца закатил контрагенту между глаз. Несмотря на стенобитный удар, противник устоял, но после повторного удара заметно обмяк и повалился на ближайший стол. Потушив свет, Полторацкий вышел из Ленкомнаты.

По телику шел какой-то фильм, солдаты зачарованно пялились в ящик. Один солдат телевизор не смотрел, а, заложив руки за спину, неторопливо вышагивал вдоль коридора. Гоша приблизился:

— Ты какого призыва?

— Твоего.

— О, товарищ по несчастью! Гоша Полторацкий.

— Володя Гиддигов.

— Кавказ?

— Так точно. Северная Осетия.

— Когда приехал сюда?

— Четыре дня назад.

— Освоился уже?

— Да как тебе сказать? В общем, понял здешнюю службу. В ТЭЧ сейчас человек восемьдесят. Дембелей, дедушек, черпаков и карасей примерно поровну — по двадцать человек. Дембеля не в счет — в течение двух-трех недель они уедут, а вот с черпаками и дедушками нам жить. Черпаки злые как черти — их долбили полгода, они еле нас дождались. Деды тоже не подарок. Короче, в ТЭЧ дедовщина, причем мрачная. Караси здесь почти не спят — по ночам построения, «разводы на работу» — сначала пи…ят, потом дают разные задания. Короче — караси пашут, черпаки их гоняют, а деды тащатся.

— А ты?

— А я борзый карась. Мне сказали: кто-нибудь пальцем тронет — будет иметь дело с Кавказом. Здесь кавказское землячество шишку держит. Кавказцы живут по своим законам, их эта иерархия «карась — черпак — дед» не касается.

— Меня она тоже не касается, и терпеть рисовки этого говна я не намерен. Но при этом мне нужна помощь. Пятерых я пока угондошил, но с тридцатью-сорока балбесами не справлюсь. Надо бы нам объединить усилия. Не возражаешь?

— Не возражаю.

— Ночью подъем будет?

— Нет, первую ночь здесь разрешают спать спокойно, а вот во вторую точно поднимут.

— Не дрейфь, Володя! Мы их законопатим!

Ночью Полторацкого, как и предполагалось, никто не тронул. «Правило первой ночи» соблюдалось в ТЭЧ так же неукоснительно, как и в старофранцузских герцогствах.

— ТЭЧ, подъем! — омерзительно завопил дневальный.

Гоша вскочил, как ошпаренный (ШМАСовская привычка). Добрая половина обитателей нижних коек даже не шевельнулось.