В дерзновенном полете - Святослав Филиппович Виноградов

назад для разбега, прошли всего-навсего четыре корпуса корабля, это четыреста метров. За последнюю перед остановкой вахту продвижение составило какие-то полсотни метров. Ледокол потерял лопасть на левом винте, серьезно повредил рулевое управление. Изрядно досталось и корпусу. Капитан корабля Эгги точно сказал: «Красин» изнеможен».

Положение спасаемых к тому времени не стало лучше. Пожалуй, даже наоборот. Мальмгрена, который с двумя итальянскими офицерами давно уже покинул лагерь Нобиле, так и не нашли. Самолет Лундборга при втором полете на льдину потерпел аварию у «красной палатки». Теперь шведские летчики думали только о том, чтобы вызволить из беды своего собрата. Судьба нобилевцев отошла для них на задний план. Полярную весну сменило лето. Лед в районе лагеря Вильери (так стали называть группу спасаемых после вылета Нобиле) становился все хуже и хуже.

Обо всем этом хорошо знали на судне. Тревожился каждый участник экспедиции. А летная группа твердо решила, что пришла ее пора действовать, поскольку судно у этого ледяного барьера практически стало беспомощным. Чухновский упорно добивался и добился решения о пуске самолета в дело, хотя Самойлович шел на это не очень охотно: он не хотел рисковать машиной и особенно экипажем.

Командир летной группы, пока «Красин» еще двигался, не сходил с мостика. Разглядывая берега Семи Островов, он решал, не создать ли именно там базу для полетов.

Уже изготовлены грузовые парашюты, чтобы сбросить вещи и продовольствие терпящим бедствие. Чухновский сам вместе со Страубе выкраивал длинные конусообразные куски тонкой парусины. Сотрудница газеты «Труд» Любовь Воронцова старательно сшивала их.

4 июля авиаторы начали готовиться к спуску машины на лед. Надев лыжи, Шелагин и Федотов по мокрому рыхлому снегу весь день обшаривали окрестности ледокола в поисках площадки, более или менее подходящей для устройства аэродрома. Наконец километрах в двух, может, в трех впереди по курсу такую площадку удалось найти. То было ледяное поле, образованное смерзшимися льдинами размером примерно в квадратный километр, не очень ровное, пересеченное застругами и торосами. По поводу этого поля Страубе, обычно не скупившийся на слова, на сей раз сказал только: «Гробовито!» — и замолчал. Но ничего лучшего поблизости не было.

— Прекрасное поле, — уверял Самойловича Шелагин. — А главное, совсем недалеко.

В кочегарке принялись готовить машины для перехода к «прекрасному полю».

Эти два-три километра оказались самыми трудными из всех, что прошел корабль на пути к 81-й параллели. Иной раз делали пять-шесть разбегов, чтобы продвинуться на полсотни метров. Иной раз приходилось раскачивать корпус ледокола, насосами перегоняя воду из правых цистерн в левые или из носовых в кормовые, чтобы обломать лед, стискивающий корабль. Труднопреодолимые препятствия стояли на пути: трехметровая толща льда, отсутствие лопасти, авария рулевого управления…

Запомнились красинцам эти восемь часов, что они пробивались к будущему аэродрому.

«Я не ошибусь, — вспоминал Самойлович, — если скажу, что в течение этого перехода ледокол проделал труднейшую работу; мы, несомненно, рисковали кораблем, если принять во внимание аварию его и тяжелый полярный лед, в котором «Красину» пришлось пробиваться. Во всяком случае, все мы были очень рады, что подошли наконец к полю, откуда должны были начаться разведочные полеты».

Ледокол встал бортом к будущему аэродрому. Его прочно сцепили со льдиной особыми крючкообразными, так называемыми ледяными, якорями.

Начинается всеобщий аврал. Какой по счету?

Что значит спустить машину с борта «Красина» на лед, если корабль не имеет достаточно мощных подъемных кранов?

Прежде всего, подготовить самый самолет. Он стоял на верхней палубе не только без крыльев и стабилизатора, но и без своих высоких шасси, без лыж. Когда «Красин» двигается, самолет не может стоять на шасси. Корпус ледокола все равно что корыто по форме, киля нет. На чистой воде волна другой раз валит судно на 45, а то и на 47 градусов. Попробуй тут прочно закрепить самолет на шасси. Когда вошли во льды, качка прекратилась, но зато сильные удары корпуса ледокола о лед могли сорвать машину. Случалось ведь, что во время таких ударов срывались предметы, принайтовленные к палубе болтами.

Чтобы машину спустить на лед, ее нужно поставить на лыжные шасси.

Сорок восемь часов на корабле никто не спал.

Летная группа с помощью добровольцев, свободных от вахты, домкратами поднимает «красного медведя», подводит и крепит лыжные шасси.

Подвахтенное отделение, возглавляемое судовым плотником Василием Парамошиным, собирает специальный настил.

С борта на лед спускают 15-метровые бревна. Нижним концом их упирают в лед, верхний закрепляют на борту ледокола, возвышающегося на 10 метров над полем. Затем бревна обшивают дубовыми досками. Получается довольно крутой скат. Его поверхность смазывают техническим маслом.

Вот по этому настилу, используя лебедки, заготовленные заранее блоки, а также десятки рук, ног, плечей и спин, под руководством Чухновского и Алексеева спускают на лед четырехтонную махину самолета.

Даже крылья спускать оказывается не просто. Они парусили на довольно порядочном ветру, эти громадные плоскости. Не меньше двадцати человек несло каждую из них, намертво вцепившись в края. С борта казалось, что гигантская черная сороконожка осторожно движется по рыхлой снежной целине.

У фюзеляжа самолета сооружались деревянные клети-помосты для сборки плоскостей. Выгружались бочки с бензином и маслом.

Прочая рабочая сила, ведомая журналистом Николаем Шпановым, еще недавно редактировавшим авиатехнический журнал и назначенным по этому случаю «комендантом аэродрома», пешнями, лопатами, ломами выравнивает взлетную полосу.

7 июля, 11 часов. Кажется, готово все. Но отдыхать все равно не приходится. Летчики встают на лыжи, еще и еще раз осматривают свой аэродром. Вместо лыжных палок в руках у Чухновского, Страубе и Алексеева жестянки с анилиновой краской. Взлетная дорожка получилась, мягко говоря, довольно необычной — этакая дуга между очень высокими торосами, протяженностью почти 300 метров. Все неровности убрать не удалось, и краской отмечают их, чтобы при взлете не зацепить за эти почти невидимые, когда нет солнца, голубые торосы.

Теперь нужно опробовать моторы. Хорошо бы и взлететь для проверки. Но сегодня вряд ли удастся. Туман не пускает в воздух. Придется испытывать самолет на земле.

Борис на своем месте за штурвалом. Рядом, как обычно, Страубе. Шелагин и Федотов у винтов.

Правый мотор заработал сразу. А вот левый и средний заводили в течение трех часов.

Механики с помощью двух кочегаров прокручивают винты. Они нажимают руками, ногами, иногда повисают всем телом, кричат:

— Контакт!

— Есть контакт! — отвечает Чухновский и пытается включить мотор. Безуспешно.

— Контакт выключен! — кричит он.

Снова и снова механики и их добровольные помощники прокручивают непослушные пропеллеры, отскакивают в стороны при возгласе пилота «Есть контакт!» и берутся за винты опять, когда раздается: «Контакт выключен!»

На снег сброшены сначала полушубки, потом куртки,