Русские и государство. Национальная идея до и после "крымской весны" - Михаил Ремизов

Применительно к коллективным общностям оно, по сути, равнозначно праву на жизнь, поскольку речь идет о возможности народа воспроизводить себя в поколениях с помощью тех или иных культурных текстов, формул лояльности, повседневных практик. «Таким правом, – фиксирует патриарх в своем выступлении на XVIII ВРНС, – безусловно, обладает и русский народ».

Это тезис одновременно банальный и революционный. Ведь в основу нашей национальной политики, унаследованной с советских времен, был заложен прямо противоположный ленинский принцип: «Большая нация обязана добровольно пожертвовать своими правами в интересах малых наций».

Основная повестка русского вопроса сегодня заключается не в приобретении каких-то особых прав, а в преодолении «заветов Ильича» в национальной политике, признании того, что большой народ, так же как средние и малые народы, имеет право заботиться о себе.

После серии масштабных дерусифицирующих экспериментов ХХ века нам необходима планомерная реабилитация русской идентичности. В частности, актуально создание механизмов лоббирования соответствующих этносоциальных, этнокультурных интересов на всех уровнях. Формы этой деятельности требуют отдельного разговора. Хорошо, что Собор по меньшей мере ставит эту проблему, заявляя о необходимости «разработки государственной программы, посвященной этнокультурному развитию русских»[16].

Какими должны быть приоритеты этой «реабилитирующей» политики идентичности? Вероятнее всего, она должна идти как раз по тем направлениям, на которых советской национальной политикой был нанесен основной удар. Перечислим некоторые из них.

1. Восстановление широкого культурно-языкового понятия «русскости». Советский дискурс «национальности», как уже было сказано, блокировал интегративный потенциал русской идентичности. Благодаря его воздействию в наши дни огромные массы носителей русского языка и культуры придерживаются фиктивных идентичностей, отсылающих к совершенно иным языковым и культурным традициям, к которым они де-факто не принадлежат, но «приписаны» по рождению. «В XIX веке старый принцип «русский тот, кто русской веры» стал заменяться принципом «русский тот, кто говорит по-русски», и это было частью общеевропейского процесса по формированию наций на основе языкового критерия. Это не было сменой прежних понятий, но лишь их секуляризацией: критерий языка межчеловеческого общения заменял критерий языка богослужения. Однако у русских этот процесс был прерван событиями 1917 года»[17]. Возвращение к широкому, культурно-языковому пониманию русской идентичности позволит существенно усилить ее гравитацию и снять табу на ее использование в качестве основы политической интеграции общества. На практике это должно означать целенаправленную и планомерную коррекцию понятийного аппарата национальной самоидентификации на уровне законодательства, системы образования, СМИ, системы демографического учета.

2. Актуализация классической (аристократической) культуры как эталона русского самосознания. Как уже было отмечено, псевдодеревенский самообраз, лежащий в основе современной русской идентичности, наравне с гибелью собственно русской сельской культуры делает русскую идентичность непривлекательной и анахроничной. Любое обращение к национальным истокам наталкивается на сниженные ассоциации с «квасным» и «лапотным» патриотизмом. Это способствует денационализации культурного сознания, распространению космополитических взглядов и негативному отношению к теме патриотизма. Культурный эталон русскости должен строиться на основе достижений русской высокой культуры XIX и XX веков. Необходимы специальные усилия в сфере культурной политики и политики памяти, чтобы вернуть русскую идентичность к ее аутентичному цивилизационному облику. Достойным примером такого рода усилий стала церемония открытия сочинской Олимпиады, где образ страны был раскрыт через образы русской городской культуры, с которой возникает желание идентифицироваться.

3. Восстановление общерусской идентичности восточных славян. Реставрация широкой русской идентичности на основе русского языка и высокой культуры сделает ее более привлекательной и применимой для «отпавших» ветвей русского народа. Полное восстановление утраченного единства на ментальном уровне, очевидно, невозможно – украинский и белорусский национальный проекты продвинулись достаточно далеко. Однако, как ни странно, сегодня сложились хорошие предпосылки для частичного возвратного движения в поле общерусской идентичности. По всей видимости, меньшая, но весьма значительная часть украинцев, отвергающая «украинство» в его галицийской модели, может оказаться вполне готова к восстановлению старой модели идентичности, в которой ее общерусский уровень нисколько не противоречил региональному и этнографическому («Новороссия», «Малороссия»). Но начать восстановление пространства общерусской идентичности, очевидно, следует с самой России. Агрессивный ревизионизм украинского проекта отчасти подпитывается узостью нашего собственного взгляда на свою историю и готовностью вынести за скобки значимый пласт собственного наследия. России пора озаботиться восстановлением того утраченного пласта национальной памяти, который связан с западнорусской историей (даже в период утраты политического единства – с монгольского нашествия и до присоединения к московской/петербургской России – население этих территорий сохраняло русское самоназвание и общую историческую память). Этим целям должны служить специальные грантовые программы для исследований в области отечественной истории, а также последующая разработка новых курсов школьных и вузовских программ по истории.

4. Нормализация регионального разнообразия русского народа. Возрождение и формирование новых региональных патриотизмов – процесс неизбежный. В его основе лежит ряд вполне легитимных запросов местного населения (включая культурные, деловые административно-политические элиты). Это и социально-экономические (например, заинтересованность в более активных инвестициях в регион со стороны Центра), и социально-культурные интересы (потребность в повышении престижа территории, краеведческий патриотизм, в целом потребность в идентичности как элементе социальных ролевых игр). Но у России не так уж много времени, чтобы взять процесс «пробуждения» региональных идентичностей под свой контроль, введя его рамки общерусского смыслового поля. Для этого необходимо, чтобы обновленная концепция «русского» учитывала реальное внутреннее многообразие русского народа, наличие разного уровня идентичностей (локальных, региональных, исторических), из которых складывается идентичность общерусская. Важна поддержка краеведческого движения и тенденции культурного брендирования территорий при обязательном включении в общерусский контекст. Особенности русских этнографических групп (субэтносов – казаков, поморов, сибирских старожильцев и т. п.) должны признаваться государством и получить право на развитие в рамках культурных проектов и инициатив в качестве дополнения к базовой этнической идентичности.