"Угрино и Инграбания" и другие ранние тексты - Ханс Хенни Янн

- При такой буре разве заснешь...

И мрачно посмотрел на меня; потом, кажется, опомнился:

- О, да вы насквозь промокли!

Я отвечал, что не чувствую этого. Он тоже не стал больше об этом говорить.

Пришел брат-служитель и принес чай и фрукты, а когда увидел в комнате и меня, сходил за вторым стаканом.

- Пейте, - сказал незнакомец. Он разлил чай из чайника. Внезапно спросил меня, выкрикнув свой вопрос:

- Что вы такое?

Я долго думал, но не нашел ответа, о чем и сказал ему. Тогда он очень испугался. Но все же, будто через силу, очистил яблоко, предложил кусочек и мне, а сразу вслед за тем сказал:

- Нам следовало бы выпить вина; я, правда, думаю, что в монастыре это не разрешается; но сейчас вино превратилось бы в кровь, в кровь...

Я не понял его, но невольно подумал об Иисусе, которого распяли. Я почувствовал раны от гвоздей в своих окоченевших ладонях, даже сказал об этом. Он пугался все больше. Неожиданно резко вскочил со стула и крикнул:

- Вы должны проповедовать!

Я сказал, что не умею; но он настаивал на своем.

В этот момент в комнату заглянул сухопарый человек в черном сюртуке; мой хозяин бросился ему наперерез и крикнул:

-Уходите, вы сейчас должны спать!

И буквально вытолкал его за дверь; я подумал о Косаре; тут мой хозяин вернулся. Я заговорил о том, что недавно вспоминал Апокалипсис. Он крикнул: «Это свершается!»; и упал на колени, и стал молиться. Комната немного согрелась. Через несколько мгновений он, плача, стоял предо мной и говорил, что теперь нам и вправду пора ложиться. Я хотел уйти; но он удержал меня за плечо и сказал:

- Прошу вас, прошу, спите сегодня в одной постели со мной.

Я на мгновенье задумался и, видя его страх, согласился - хотя

хотелось мне сказать «Нет». Он тогда разделся и откинул край одеяла.

Я чувствовал себя так странно, как никогда прежде. Он же упомянул о страхе перед наказанием Божьим. Он дрожал всем телом. И добавил еще, что только рядом со мной для него возможен покой, только рядом со мной.

Потом он лег в кровать и повернулся на бок, чтобы освободить место для меня. Я увидел его обнаженные бедра и ягодицы. В тот же миг мозг мой будто пронзила молния: свадьба означает - спать вместе в одной постели, тело к телу.

Меня охватил невыразимый страх: очень может быть, что я состою в браке, а теперь совершаю супружескую измену, намереваясь спать в одной постели с другим.

Поначалу я расхаживал взад и вперед по комнате и терзал себя: кому же ты изменяешь?! Человек лежал в постели и ждал, когда я приду. Я совсем запутался; но в конце концов сказал, что спать с ним не могу. После чего покинул комнату; он же мне вслед протяжно застонал.

Вернувшись к себе, я слышал, как он, чтобы побороть страх, громко молится. Я уже хотел вернуться к нему, но тут услышал шаги в коридоре.

Это Смерть, подумал я; Косарь идет к нему, и ты, если тоже туда пойдешь, завтра проснешься рядом с трупом.

Меня охватил такой же страх, какой чувствовал человек, молившийся за стенкой, и я снова вспомнил об Апокалипсисе.

Тогда я распахнул дверь и выкрикнул в коридор:

- Завтра в одиннадцать я хочу отсюда уехать!

После чего закрыл дверь, разделся и ни о чем больше не думал. Молитвы я еще слышал, но они были далеко; и руки свои чувствовал, но то были руки других. - Всё лишь ночь, ночь кругом меня. - -

И мне снилось, что я лежу, заваленный большим камнем, который медленно выдавливает из тела внутренности; и когда наружу вывалилась кишечная петля, я понял: это та часть моей жизни, которую я забыл.

«Как отбросы на бойне» - мог бы я сказать.

Но каменный блок давил на меня все сильнее, и вот уже ребра отделились друг от друга, голова на удлинившейся шее ужасно вытянулась вперед, глаза еще видели, как тело мое расползается, словно насекомое, на которое наступили ногой. - Потом опять была ночь.

И опять мне снился сон: что покинутый мною человек - не кто иной как Косарь. Он потом еще поприветствовал меня на кладбище; но сам я лежал в могиле. И ощущение было приятным: я чувствовал себя так, будто кто-то отпустил непристойную шутку, над которой я от души посмеялся.

Наутро около девяти в дверь мою громко и отчетливо постучали. Я сказал «Войдите» и спрыгнул с постели.

В комнате было очень тепло. Я пощупал печку: горячая; в топке тоже еще сохранялся жар. Одежда почти высохла. Я поспешно натянул ее на себя. Веки, правда, немного опухли, но усталости я не чувствовал. Вода, приготовленная для умывания, показалась мне замечательной. В своем обтрепанном и мятом костюме я выглядел как нищий, стыдился показаться людям на глаза.

Но после некоторых колебаний все же решился открыть дверь и выйти - пусть обо мне думают, что хотят.

Когда я ступил в коридор, перед моей дверью стояли с полдюжины человек, мужчин и женщин, - бледных и утомленных. Они подходили, протягивали мне руку; женщины, похоже, хотели меня поцеловать; но сдерживали себя и только дотрагивались, стараясь разгладить на мне костюм.

У меня возникло чувство, что надо бы улыбнуться, - и я улыбнулся. Я сумел скрыть смущение, и это воодушевило собравшихся. Я догадался, что здесь ничего говорить не стоит, и направился к лестнице. Мгновенье чужаки оставались, где были, потом последовали за мной. На нижнем этаже я встретил давешнего монаха. Он казался спокойным и добродушным; это помогло мне, несмотря на сумятицу чувств, почувствовать себя свободнее. Он поздоровался, взял мою руку и больше ее не выпускал. Привел меня в сводчатую залу, сопроводил к столу и предложил сесть.

Потом произнес какие-то слова. Примерно такие: что он очень рад, если я хорошо выспался, и не желаю ли я чего-нибудь, что он мог бы исполнить. Я сказал, нет. Тогда взгляд его буквально повис на моих губах, я это чувствовал, как чувствуешь поцелуй, и мне было приятно. Я протянул ему руку и сказал: «Спасибо». И потом попросил показать мне ближайший путь до города и гавани. Он согласился; но предложил, чтобы я прежде немного поел.

Он принес варенье, и черный хлеб, и коричневый мед, и свежее масло, а еще кувшин плодового вина и молоко. Я снова заговорил; но ничего толком объяснить не мог. Я сказал, что прошу его, когда меня здесь уже не будет, заглянуть к человеку, который прошлой ночью спал в комнате, расположенной рядом с моей. На меня снова напал неизъяснимый страх. Монах заметил это и спросил, растягивая слова, в чем, собственно, дело. Я повторил, что он должен подождать, пока я уйду, и только потом посмотреть - тот человек, наверное, умер.

Тут монах посмотрел на меня, как смотрят на пророка, и сказал, что пролежал всю ночь, терзаясь смутным страхом, потому что думал: к нему придет Косарь-Смерть. Но потом к нему в келью пришла Мария и легла с ним в постель. Он чувствовал ее тело - такое мягкое, что с ним ничто не сравнится. Она, мол, была как мать, а он - как ее новорожденный сын. Он вдыхал аромат ее плоти и пил из ее груди. И тогда, дескать, Косарь прошел мимо него - определенно к тому человеку. Я увидел, что монах плачет. Я погладил его лицо и хотел еще что-то сказать; но тут ввалились эти чужаки, чтобы на меня поглазеть.