Сделано в Швеции-2. Брат за брата - Стефан Тунберг

– Вы мои сыновья, вы держитесь вместе, я, черт возьми, научил вас этому. И самое важное для вас теперь – научиться держаться вместе, не грабя банки.

– Значит, ты был там? У стены?

– Да.

– Ты стоял там, с мамой и Феликсом?

– Да.

Винсент беспокойно задвигался, нога опасно приблизилась к каплям краски.

– Вы разговаривали, ты рассказал, что… работаешь со мной?

– Нет. Я не хотел вмешиваться. Вы теперь взрослые.

Еще затяжки; Иван сплюнул табачные крошки в весенний воздух.

– Итак. Этот телефонный разговор. Почему ты не приехал?

– У меня не было времени.

– Было у тебя время, Винсент.

Отец смотрел на него, сквозь него, набычившись, выдвинув челюсть, взгляд колючий, как шило – так, по рассказам Лео и Феликса, он смотрел на них иногда. Сам Винсент был слишком мал, чтобы помнить это.

– Не отталкивай его, Винсент. Ты нужен ему. Понимаешь? Лео может измениться. Как я. Как ты. Вы все еще братья, несмотря ни на что.

– Я его не отталкиваю.

Винсент сделал шаг, приблизился к отцу. Оба одинаково высокие, обоих венчают одинаковые копны волнистых волос.

– Я просто не мог приехать туда. Не мог опять уткнуться в эту проклятую стену. Я не хочу больше видеть тюрьму! Понимаешь, папа? Мне было семнадцать, когда мы начали. Семнадцать! И за решеткой тюрьмы Мариефредс я вдруг осознал. Что это я. Я, семнадцатилетний, перепрыгнул кассовую стойку с пистолетом-пулеметом через плечо. А теперь – все. Больше никаких тюрем.

Злость. Она пришла, но только с последними словами. Так что он дал ей улетучиться. Он научился этому. Злость надо стравливать малыми дозами, как пар. Если слить сразу слишком много, она не уйдет – напротив, возрастет, потребует больше места.

– Я увижусь с ним. Завтра. Мы обедаем вместе.

– Вы с Лео?

– Мы с Лео, Феликсом и… мамой.

– И с ней тоже?

Черт. Он не собирался рассказывать, что мать собирает сыновей у себя дома. Лишнее это. Может даже пойти во вред.

– Да, это она предложила… ну знаешь, у нее дома.

Равнодушие во взгляде. Вот как отец попытался посмотреть на него, прежде чем взяться за длинный рифленый черенок, чтобы положить новый слой побелки. Но отец не был равнодушен. В глубине души – нет. Винсент был в этом уверен. Каждый раз, когда он пробовал приблизиться (что и было его целью) к другому, прежнему папе, которого ему так не хватало, слова точно замерзали внутри тяжелого отцовского тела, окуклившиеся, несформулированные. Единственное, что Винсент усвоил – это что отец не хочет подпускать его к себе, не хочет говорить о себе самом.

Вот и теперь ничто не пробилось на поверхность. И пока Иван раскатывал матовую краску по оставшейся половине кухонного потолка, Винсент повернулся к мойке и крану, наполнил жестяное ведро водой, замесил затирку для швов. Лео может измениться. Широкие, мягкие движения – стоя на коленях на жестком полу, он заполнял швы между кафелем вязкой массой. Как ты. Как я. Несколько дней назад ванная была до середины стен выложена блестящим коричневым кафелем. Выше, до самого потолка, были водоотталкивающие обои в желто-оренжевый цветочек. Теперь все тут стало белоснежным. Простое и красивое изменение. Но в мире, из которого только что вышел Лео, среди рутины, где течение времени структурировано несколькими простыми правилами, оно выглядело бы отвратительно. Перед тобой стена, над тобой – колючая проволока, позади тебя – время. Каждое утро ты просыпаешься, погружаешься в однообразную обыденность и знаешь, что все это дерьмо – просто тонкий слой, прикрывающий насилие, царящее на лестнице, по которой все норовят взобраться. И ты тоже здесь, крепко держишь руку, она извивается, чтобы освободиться, пинки сыплются на стукача, он не сможет потом ни стоять, ни сидеть, ни мочиться. Он прошел через это – как и Лео, конечно. Старший брат, которого он так любил, который был для него всем, дольше просидел за бетонной стеной, да еще и в более суровой тюрьме – в тюрьме для тех, кто поднялся по лестнице насилия выше всех.

Да. Он только что солгал по мобильнику. Не чтобы отвертеться, а из-за страха. Он боялся, что Лео, выйдя из тюрьмы, опять станет планировать ограбления, которые потребуют участия его братьев.

Компас – красная дрожащая стрелка указывает на магнитный северный полюс, другая стрелка указывает на его будущее – лежал в вытянутой ладони. Осталось двенадцать шагов. Он уже видел, узнавал это место. Трава и мох; красивая, одиноко стоящая ель и две низенькие березы образуют треугольник вокруг метровой высоты валуна.

Лео дышал спокойно, и в груди – в глубине – было мягко. Встать вот так, тридцать два шага плюс тридцать семь шагов плюс девяносто два шага в глубину леса, от придорожной стоянки в северном Сёдерманланде, где-то между Сёдертелье и Стрэнгнесом, – и словно не было всех этих лет, так хорошо он все помнил, знал даже, где и как копать.

Руку на землю. Влажноватая, холодная. Он отгреб траву, мох, бурые листья. Острый край лопатки рубил корни, извивающиеся в черной земле. На тридцать сантиметров вглубь. Не больше. Наконец он наткнулся на нее – крышку под защитной пленкой. Муфтовый замок тщательно обернут уплотнителем и тканевой клейкой лентой. Несколько минут – и лопата рассекла все слои почвы. Саму крышку следовало открутить. Изнутри емкость была круглая, гладкая серая пластмасса, обычная труба ПВХ, сточная, как они ее называли, когда трубка подтекала и вонь распространялась по дому. Сейчас она не пахла ни сточными водами, ни экскрементами, ни илом. Она пахла машинным маслом.

Рядом еще одна трубка – такая же. Пластик, замок, липкая лента. Он тогда зарыл в землю две трубки вертикально.

Его собственный safe house[1]. На случай, если все пойдет к черту. Всегда оставлять себе возможность уйти. А оно и пошло к черту. Провалившееся ограбление и полицейский, у которого позже оказалось имя – Джон Бронкс.

Лео лег на живот и сунул руку в одну из серых трубок. Нащупал черный мешок для мусора, рука попала в потекшее машинное масло. А потом – что-то металлическое. И круглое. Так он их тогда поставил – дулами вверх.

Он вытащил оба мешка. В каждой тубе было по автомату, каждый смазан, завернут в несколько слоев пленки. Потянулся, пошарил ниже, нащупал сначала коробки с боеприпасами, по двадцать патронов в каждой, вакуумная упаковка спасает от перепадов температуры, от конденсата, который мог сделать порох бесполезным, а потом, под ними, еще пакеты: деньги, теплая одежда, бритва, ножницы, краска. Пересчитал деньги, взял половину, остаток положил назад, к одежде и тому, что должно было изменить его внешность. Помочь ему уйти от погони. Потом вернул землю, траву, листья и мох в яму и веткой повозил по земле туда-сюда, чтобы затереть следы ботинок.