Обнаженная для тебя - Сильвия Дэй

— Не может быть! — Я прямо-таки задохнулась от возмущения. Меня потрясла непринужденность его ответа, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. Желудок скрутило: сейчас он был скорее настроен извергнуть ланч, а не переварить его. — Вот, значит, почему она настаивала, чтобы я использовала телефон твоей компании. К соображениям экономии это никакого отношения не имеет.

— Конечно же имеет, отчасти. Но заодно позволяет ей чувствовать себя гораздо спокойнее.

— Гораздо спокойнее? Шпионя за родной дочерью! Ричард, это ненормально. Как ты не понимаешь! Она что, по-прежнему ходит к доктору Петерсену?

— Да, конечно, — слегка смутился Стэнтон.

— А она рассказывает ему о своих закидонах?

— Не знаю, — натянуто ответил он. — Тут уже личное дело Моники. Я не встреваю.

Ну конечно, он не встревал. Он ее баловал. Потворствовал ей во всем. И тем самым портил ее. Позволял заботе о моей безопасности перерасти в манию.

— Ей давно пора обо всем забыть. Я и то забыла.

— Ева, ты не была ни в чем виновата. А она чувствует свою вину за то, что не защитила тебя. Мы должны предоставить ей возможность для самооправдания.

— Возможность? Да она изведет меня своими преследованиями! — У меня схватило голову. Какое право имеет мать посягать на мою личную жизнь? Себя с ума сводит, а заодно и меня. — Этому нужно положить конец.

— Все можно легко уладить. Я уже поговорил с Клэнси. Он будет отвозить тебя в Бруклин. Мать успокоится, да и тебе будет гораздо удобнее.

— Ой, только не пытайся повернуть так, будто все делается ради моего же блага. — Подступившие слезы обиды душили и жгли глаза. И кроме того, меня бесило то, что о Бруклине мы говорили точно о стране третьего мира. — Я взрослая женщина. Я сама принимаю решения. Таков, черт возьми, закон!

— Ева, не надо говорить со мной подобным тоном. Я всего-навсего забочусь о твоей матери. И о тебе.

— Ты потворствуешь ей, тем самым способствуя развитию ее болезни. И меня норовишь сделать больной! — вскочив из-за стола, воскликнула я.

— Сядь. Тебе надо поесть. Моника переживает, боится, что ты питаешься не слишком полезно для здоровья.

— Ричард, она вообще по любому поводу переживает. И проблема серьезнее, чем ты думаешь. — Я бросила салфетку на стол. — Все. Мне пора возвращаться на работу.

Я повернулась и, пулей выскочив из комнаты, забрала у секретарши Стэнтона свою сумочку, но положила ей на стол свой мобильник. Клэнси, поджидавший в приемной, последовал за мной, и у меня хватило здравого смысла не пытаться от него отделаться. Ведь он выполнял распоряжения исключительно Стэнтона, и никого другого.

Всю дорогу, пока Клэнси вез меня обратно, я кипела от негодования, хотя в глубине души прекрасно понимала, что в конечном счете и сама не намного лучше Стэнтона. По той простой причине, что, как всегда, готова уступить, готова опять позволить маме настоять на своем. Сердце мое разрывалось от жалости к ней. Ведь ей, бедняжке, и так досталось, и я не могла позволить себе заставить ее переживать еще больше. Она была ужасно ранима, да к тому же по-настоящему любила меня, пусть ее любовь и граничила порой с безумием.

Так или иначе, но вернулась я в поганом настроении. Клэнси уехал, а я осталась стоять на тротуаре, озираясь по сторонам в надежде увидеть аптеку, где можно было бы купить плитку шоколада, или магазин, где продают мобильники.

Обойдя в результате весь квартал, я купила полдюжины шоколадных батончиков и вернулась к Кроссфайр. И хотя отсутствовала я около часа, желания использовать предоставленное Марком дополнительное свободное время у меня не было. Напротив, мне не терпелось приняться за работу, чтобы отвлечься от мыслей о своей чокнутой семейке.

Оказавшись в пустой кабине лифта, я развернула батончик и жадно впилась в него зубами, твердо решив покончить с шоколадом до того, как достигну двадцатого этажа. Но лифт остановился на четвертом. Чему я даже обрадовалась, поскольку получила лишнюю возможность насладиться вкусом таявших во рту темного шоколада и карамели.

Двери раздвинулись. Перед лифтом стоял Гидеон Кросс, он беседовал с какими-то двумя мужчинами.

И, как всегда, при виде его у меня перехватило дыхание, что воскресило улегшееся было раздражение. Почему он оказывает на меня такое воздействие? Когда же я наконец приобрету иммунитет к его мужскому обаянию?

Он заметил меня, и его губы изогнулись в улыбке, от которой замерло сердце.

Здорово. Не везет так не везет.

Кросс перестал улыбаться и слегка нахмурился.

— Закончим позже, — впившись в меня взглядом, бросил он собеседникам.

Он шагнул в лифт, жестом дав им понять, чтобы оставались на месте. Мужчины удивленно заморгали, потом посмотрели на меня, затем на Кросса и снова на меня. Я вышла, решив, что ехать с ним в одной кабине опасно для психики.

— Не спеши, Ева. — Кросс взял меня за локоть и втянул обратно.

Двери закрылись, и лифт мягко пришел в движение.

— Что вы себе позволяете?! — возмутилась я.

Не хватало на мою голову еще одного доминантного самца, норовящего мною командовать! С меня довольно и Стэнтона.

Положив мне руки на плечи, Кросс обратил на меня взгляд своих удивительно ярких голубых глаз.

— Что-то не так. Что именно?

Между нами проскочил уже знакомый электрический разряд, причем мой боевой настрой только усилил возникшее притяжение.

— Вы.

— Я?

Он ласково провел по моим плечам пальцами, затем, отпустив меня, полез в карман, вытащил оттуда ключ и вставил в отверстие на панели. Все световые индикаторы этажей отключились, кроме одного, самого верхнего.

Сегодня на Кроссе был черный костюм в тончайшую серую полоску. Я впервые увидела его со спины, что стало для меня некоторым открытием. По сравнению с его широкими, но не слишком массивными плечами талия казалась еще тоньше, а ноги — длиннее. Ниспадавшие на воротник шелковистые волосы так и манили потрогать их. Я хотела его до дрожи. Я хотела схватки.

— Я сегодня не в том настроении, мистер Кросс.

— Могу создать тебе нужное настроение, — бросил он и стал смотреть, как стрелка над дверью отсчитывает остающиеся внизу этажи.

— Мне это неинтересно.

Кросс оглянулся на меня через плечо. Его рубашка, как и галстук, была того же убойного, небесно-голубого цвета, что и глаза. Эффект был потрясающим.

— Не лги, Ева. Никогда.

— А я и не лгу. Ну да, возможно, я испытываю к вам некоторое влечение. И что с того? Полагаю, большинство женщин могут сказать то же самое. — Завернув остатки батончика в обертку, я сунула его в пакет, а пакет запихнула в сумочку. Когда дышишь одним воздухом с Гидеоном Кроссом, потребность в шоколаде отпадает сама собой. — Но лучше оставить все как есть.