Хикикомори - Кевин Кун

– Это что? – перебив его, Тиль указывает куда-то в темноту.

– Что? Где?

– Матце, ты что, не видишь? Ты совсем слепой?

Парень прищуривается.

– Нет, не вижу. Что там?

– Это что, настоящие гиацинты?

В подвале курят из бульбуляторов. Пол устлан коврами, повсюду мягкие кресла, на стене большой телевизор. Батарея обернута одеялом. Тиль сидит на ковре, уставившись на монитор. Голова тяжелая. Он слегка склоняет ее набок, влево. Рот пересох. Он проводит языком по зубам, прижимает его к небу. На экране идет какой-то фильм из восьмидесятых: два дальнобойщика с развевающимися гривами, подстриженными под маллет, гоняются по всей стране за чернокожим гангстером в косухе, который якобы кого-то похитил. Все гогочут, видя, как его перекачанная фигура едва пролезает в дверь. Кого именно он похитил, никто точно не знает.

Периодически кто-то встает, набивает колпак, затягивается. Мориц поставляет травку. У него у одного глаза уже не краснеют.

– Слыхали? – его губы настолько сухие, что он причмокивает на каждом слоге. – Трюли – мандарин.

– Какой такой Трюли? – спрашивает Сара, возникшая будто из ниоткуда, и продолжает наматывать волосы на палец.

– Трюли – мандарин, – повторяет тот. – Он боится, что люди его почистят.

– У него есть чем зашириться? – спрашивает чувак, торчащий за компом. До этого Тиль вообще не подозревал о его существовании.

– Это же вообще жесть, – продолжает Мориц. – Вы себе представьте, чувствовать себя мандарином, ну, будто твоя кожа – это шкурка, и тебе страшно, что кто-то придет и почистит тебя, вот прямо сверху донизу, и начнет есть, и из тебя потечет сок – или ты сам начнешь себя есть, потому что любишь мандарины и не можешь удержаться, чтобы не укусить, и вот так вот суешь себе палец в рот, как шоколадку, и…

– До чего ты напрягаешь, – перебивает Сара и с трудом поднимается, чтобы затянуться. – Прям ну вообще.

Она принимается что-то искать, засовывает ладонь в диванную щель, переворачивает все на столе, ощупывает пол, поднимается, начинает крутиться, глядя вокруг себя.

– Ты че? Тебя оса укусила? – все ржут; тот парень, что сидит за компом, глупо хихикает и не может остановиться.

– Кое-что ищу, – девушка лезет под ковер.

– Крышку, да? – ухмыляется Мориц.

– Ты откуда знаешь?

– А она у тебя в руке.

Тиль лежит на полу. Потолок близко-близко. Ему кажется, что на нем как будто подвешены камни, тянущие его через фундамент в землю, спасающие от давящего потолка, голой лампочки, ее закрученной нити. Кино про дальнобойщиков идет уже по второму кругу. Мориц выдвигает предположение, что на самом деле лента смонтирована из совершенно не взаимосвязанных отрезков.

– Переработка отходов как бы, – заявляет он. – Того, что осталось от других фильмов, ну как, например, вон та блондинка, я ее где-то видел уже, в «Аватаре», что ли, та, что с таким здоровенным носом. Ну и как бы потом они берут, что осталось, и склеивают из этого новое кино. В такой темной комнате, где у них ящики, набитые отрезками, по темам. «Нужно еще секса», – говорит один, и другой засовывается в коробку с сексом руки, а она, конечно, забита так, что по швам трещит, потому что секс с первого раза никогда хорошо не выходит. Достает оттуда рулончик пленки, протаскивает между пальцами и выдает: «Ага, вот тут есть жесткач в обе дырки сразу». Тот, первый, подвигается, заглядывает ему через плечо и спрашивает, мол, а в каких цветах сцена: цвета – это очень важно, не то будет смотреться, как индийское кино, где все пестрое и друг с другом не сочетается, а кому нужен секс с раскраской, как в Болливуде. А потом там какой-то придурок дерет на заднем плане глотку. И спрашивает: «Это что? Там что, какой-то придурок дерет на заднем плане глотку?» И второй тогда засовывает пленку в такой древний аппарат, со светодиодами и акустическими волнами, и всяким таким, чтобы посмотреть. И стоит такая штука, из которой воет стая волков, потому что баба от них прется, и все одеты в волчьи шкуры, потому что у них там Хеллоуин или что-то еще, и под маской каждый наконец может почувствовать себя самым крутым. И вот они все начинают искать, к чему бы это приклеить, и первый чувак такой приносит коробку со всякими праздничными штуками, и они вставляют себе вампирские клыки и начинают кусать друг друга, а потом один приделывает себе прибор и начинает отделывать другого сзади.

– Вообще по-гейски прям.

– Что тут по-гейски? Заткнись, тоже мне, – Мориц поворачивается к экрану. Один из дальнобойщиков, взяв на мушку продавца из киоска с мороженым, бурчит что-то неразборчивое. – Гляньте, это они у Тарантино слизали!

Тем временем явился Трюли, заявив, что угробил на «печеньки», которые принес, целый день. Марен, придвигаясь все ближе к Тилю, интересуется, кто может подсказать ей рецепт. Тиль заявляет, что, чтобы приблизиться к нему по-настоящему, девушке стоило бы выкурить хотя бы косячок. Трюли начинает перечислять ингредиенты, наворачивая самокрутку. Не больше 0,2 грамма на печеньку. Марен кивает. «На потом», – заговорщически сообщает Трюли, похлопывая по коробке. Девушка снова кивает.

Он облизывает край бумаги и заворачивает папиросу.

– Кто хочет?

Марен первой ползет к нему на четвереньках; из-по пояса джинсов выглядывают лиловые трусики-танга. Парень засовывает косяк обратной стороной в рот, так что огонек оказывается внутри. Марен обхватывает губами другой конец; кажется, будто они целуются. Трюли вдыхает ей в легкие дым. Она не кашляет. За ней уже выстраивается очередь. В Тиле просыпается желание выбить дурь из ее башки хорошим выстрелом.

Трюли держит дым в легких так долго, что изо рта перестает струиться. Махнув рукой, Мориц – единственный из всех – продолжает пялиться на экран.

– Это там оса? – произносит Тиль, указывая на завернутую в одеяла батарею.

– Руки прочь, без шуток, она в панике!

– Кто в панике? – спрашивает Трюли, чистя мандарин.

Тиль встает и подходит к батарее. В нем вновь просыпается желание что-нибудь разрушить.

– Руки убери! – Мориц в ужасе вскакивает. За ним все остальные. Даже тот чувак, что сидел за компьютером.

– Как вы вообще это учудили?

Батареи не видно: намотанное одеяло приклеено скотчем к полу и стене. Парень из-за компа бледен, как смерть, глаза покраснели. Тиль не может разобрать, трясет его от холода или со страха.

– Мы с Яном готовили подвал, – монотонно начинает он. – Кто-то вошел и сказал: там моль. Мы никакой моли не видели. Мы с Морицем поставили буль и немного побульбулили. Ян ушел. Стало темно, и вот тогда мы увидели моль, она летала туда-сюда. Когда она села на подоконник, мы сначала по-думали, что это жук. Но потом поняли, что это огромная оса. Она вдруг исчезла. Я не боялся. Мы отодрали кусок картона, нашли ее и хотели прогнать. Но она забилась за батарею. Мы решили, что там теплее всего, а ей нужно где-то зимовать. Чтобы закончить с подвалом, мы принесли одеяло и обмотали вокруг. Мориц взял скотч и заклеил все места, в которых оно отступало. На Ютубе есть ролик, как такое делается. Поначалу она жужжала. Потом перестала, – просияв, он отворачивается и вновь направляется к компу.